Истинная поневоле

— Сейчас не лучшее время. Тем более я ничего не смыслю в садоводстве.

Анна растягивает губы в холодной улыбке.

— Речь не о садоводстве. Я хочу поговорить о своем сыне.

— Зачем? — Я складываю руки на груди. — Я больше не имею никакого отношения к Дэнверу. И дело не в том, что его больше нет. Мы расстались задолго до его смерти.

— Не имеешь, — соглашается Анна. — Но именно знакомство с тобой привело его туда, где он сейчас.

Начинается!

— Он мой любимый мальчик, всегда был им. Добрый, светлый, справедливый. Дэнвер мог стать альфой Морийского леса.

— Не мог. Он бы не стал хорошим альфой, потому что всегда думал только о себе.

Анна сверкает взглядом, но мне все равно. Я устала объяснять, что я не зло. Я просто устала.

— Стал бы, если бы не ушел из стаи. Его место занял убийца, — последнее слово она будто выплевывает.

— Убийца?

— Я смотрела новости. Доминик подстроил аварию моего сына.

Бесы! Я уже и забыла про те обвинения.

Доминику незачем было убивать Дэнвера. В отличие от Дэна, у него есть все.

Взгляд Анны холодный и острый настолько, что об него можно порезаться.

— Кроме тебя.

— И вы в это верите? — У меня вырывается нервный смешок. — Я что, переходящий приз? Доминик годами меня не вспоминал, пока я к нему не пришла. Из-за вашего сына, между прочим, который взял у очень плохих парней много денег и забыл вернуть. А разгребать все это пришлось мне!

Я почти кричу, Анна же, наоборот, отвечает спокойно:

— Ничего бы не было, если бы ты оставила его в покое. Выбрала бы Доминика.

«Нужно было никого не выбирать», — думаю с горечью.

— Я любила Дэнвера.

А теперь любишь Доминика. Как удобно любить того, кто готов сделать для тебя все. Дэнвер любил тебя, и эта любовь его уничтожила.

Что она знает про любовь?!

— Уничтожил себя только он сам.

— Он это знает, и все исправит.

Исправит?

— Когда у моего мальчика появится второй шанс, он своего не упустит.

Она безумная.

Теперь я это понимала по блеску во взгляде, по сжатым пальцам, по тому, какой бред он несет.

— Анна, Дэнвер умер.

— Нет, — качает она головой. — К счастью, нет.

— Хорошо, — соглашаюсь я. С больными людьми или вервольфами нужно соглашаться. Так ведь? — Не умер. Я уйду, хорошо? Но скоро вернусь. Мне нужно позвонить доктору.

Не знаю, специализируется ли доктор Милтон на психических заболеваниях, но, возможно, сможет кого-то посоветовать.

Я киваю ей и тяну дверь на себя. Быстро, но не так, чтобы можно было что-то заподозрить. Шорох раздается совсем рядом, а потом нечто острое вонзается мне в шею. Я успеваю заметить шприц, прежде чем мои ноги превращаются в желе, а я сама сползаю на пол.

— Никогда не поворачивайся к волку спиной, — цедит Анна, отбрасывая шприц в сторону. Это последнее, что я вижу относительно четко, потому что пол, столики с рассадой, стеклянные стены начинают расплываться перед глазами.

— Что ты со мной сделала? — Мой голос слабый и тихий и изучит будто издалека.

— Просто усыпила. Чтобы ты мне не мешала.

— Не мешала?

— Перевезти тебя к Дэн веру. Как он изначально и планировал. Но ты все испортила, обратившись к Доминику. Пришло время это исправить.

Нет!

Мне хочется это крикнуть, но губы меня не слушаются. И не только губы — все тело будто неподъемное.

— Ты тоже скоро станешь матерью и поймешь меня.

Не знаю, что я должна понять, но мои глаза окончательно закрываются, и я проваливаюсь во тьму.

ГЛАВА 14

Голова раскалывалась и была такой тяжелой, что я не могла оторвать ее от подушки. Ко всему прочему меня мутило и знобило, будто я накануне выпила штук десять «Пьяных медведиц», и сейчас расплачивалась за это.

Но я не пила ни капли алкоголя с тех пор, как узнала о своей беременности!

Воспоминания нахлынули резко, выстраиваясь в правильную картинку: Доминик отправил меня в Морийский лес, я вернулась в особняк, встретила Анну Брайс, а потом она что-то мне вколола. Что-то, от чего мне сейчас так хреново.

Вот дрянь!

Если с моим сыном что-то случится из-за этой наркоты, я не знаю, что с ней сделаю.

Открыть глаза с первого раза не получается, я буквально их продираю, и даже свет одинокой лампы на прикроватном столике кажется нестерпимо яркой. Когда глаза все-таки привыкают, я осматриваюсь и понимаю, что я больше не в особняке. И даже не в доме Доминика: там нет таких спален, у него все строгое, стильное и чистое.

Эта комната была грязной и забитой хламом. Кресло возле окна завалено вещами, шкаф выглядит так, будто в него бросили нечто тяжелое, потому что одна дверца треснула и на ней образовалась вмятина, какие-то темные пятна на ковролине. И на покрывале, на котором я лежала, — тоже.

Мерзость!

Но больше всего раздражает запах: запах сырости и затхлости. Именно от него меня и тошнит.

Где я?

Анна ведь не могла вывезти меня из поселения. Или могла?

Наплевав на боль в висках, я заставляю себя сесть. Голова все еще кружится, но я должна знать, где я и что мне грозит. Особенно последнее, потому что теперь я забочусь не только о себе, о малыше тоже.

Нужно встать.

Нужно дойти до приоткрытой двери.

Мне нужно отсюда выйти.

Поэтому я подтягиваю к себе ноги, и левую дергает обратно.

Что за бес?