На запад стремился роскошный закат;Я встал на холме, у вершины,Восторг, что предшествует дрёме, стократЗвенел сквозь леса и долины.Должны ль мы покинуть столь благостный дом?Сказал я, страдая душою,И скорбно к темнице пошёл я потом,Где каторжник был за стеною.Ворота в тени от массивнейших стен, —Тюрьмы ощутил я дыханье:Сквозь прутья я вижу вблизи, как согбен,В ней страждет изгой состраданья.Лежат на плече чёрных прядей узлы,Глубок его вздох и взволнован,В унынье он видит свои кандалы, —В них будет всю жизнь он закован.Не мог я без горя смотреть на него,Покрытого грязью, щетиной;Но мыслью проникнул я к сердцу его,Создав там ужасней картины.Ослабший костяк, соков жизненных нет,О прошлом забыл он в надежде;Но грех, что его угнетал много лет,Чернит его взгляд, как и прежде.Лишь с мрачных собраний, кровавых полейКороль возвратится в покои,Льстецы его славить спешат поскорей,Чтоб спал он безгрешно в покое.Но если несчастья забыты навек,И совесть живёт без мученья,То должен ли в шуме лежать человек;В болезни и без утешенья.Когда его ночью оковы теснят,Чей вес не выносится боле,Бедняга забыться дремотою рад,На нарах вертясь поневоле.А взвоет мастифф на цепи у ворот, —В холодном поту он проснётся,И боль его тысячью игл обожжёт,И сердце от ужаса бьётся.Глаза он запавшие поднял чуть-чутьС трепещущей влагою взгляда;Казалось, чтоб скорбную тишь всколыхнутьСпросил: «А тебе что здесь надо?».«Страдалец! Стоит ведь не праздный бахвал,Чтоб сравнивать жребии наши в гордыне,А тот, кто добро воспринять пожелал,Придя, чтобы скорбь разделить твою ныне.Хоть жалость к тебе и не так велика,Хоть портит тебя твоё грубое слово,Была б у меня столь могуча рука,На почве другой ты цвести мог бы снова».