Истинная сущность любви: Английская поэзия эпохи королевы Виктории

Под веками скрыты опалы —
Глаза, что теплы лишь часок;
Конечности белые вялы,
Уста – ядовитый цветок;
Когда раствориться их слава,
Исчезнешь ли ты, словно звук,
Долорес – загадка, растрава,
Мадонна всех мук?

Для Девы семь плачей священны;

Но седмижды семьдесят раз[152]
Грехи твои – для очищенья
Веков семь не хватит. Экстаз
Полночный, наутро без хлеба,
Любовь, что желания сморит,
Душевная скорбь – так вот Небо
Тебя изнурит.

О плащ позлащенный пунцовый,

О парк, полный разных чудес,
О башня – не кости слоновой[153], —
Но с ада ведёт до небес;
О роза, в трясине таима,
О дом, где корысти сундук,
О дом, где огонь негасимый,
Мадонна всех мук!

Вот губы со смехом и страстью,

Как змеи, кусают мне грудь,

Чтоб я позабыл о несчастье,

Чтоб снова туда же куснуть.
Охвачено сердце волненьем,
И веки влажны и горят;
Насытьте меня наслажденьем,
Пусть боль встанет в ряд.

Вчера они, может, лобзали

Кого-то, и будут лобзать,
И были, и будут печали —
В забавах они благодать.
Ты жизнь и желанье презрела —
Нам вред, как от яда гадюк,
О, как ты мудра без предела,
Мадонна всех мук.

Кто дал тебе мудрость? Напевы,

Виденья, историй тепло?
Долорес, когда тебя, деву,
За горло желанье взяло?
Когда ты цветком распустилась,
Чтоб каждый сорвать его мог?
Каким молоком ты кормилась,
Всосав и порок?

Себя мы одели картинно,

Тебя же, нагую вовек,
Родили Приап с Либитиной[154]:
Богиня-этрусска и Грек.
Увы, наша страсть скоротечна:
То вялы, то пыл наш упруг,
Любовники – смертны, ты – вечна,
Мадонна всех мук!

Плод, время и страсть преходящи;

Ты – духом бессмертным жива,
Хоть смерть поцелует мертвяще,
От всех перемен ты – нова.
Ты – грязных восторгов царица,
Бездушна, бесплодна, бледна,
Но жизнь твоя вновь разгорится,
Что ядом полна.

Смогли б вы отдать мне страданья,

О губы, что вам я принёс?
Лилею сменило лобзанье
На похоть распущенных роз;
У ног твоих лилия пала,
Лоб розы сковали округ,
Долорес, ты тщетно сияла,
Мадонна всех мук.

Есть грех, что сокрыть невозможно,

Есть труд, что приносит успех.
Что милому скажешь тревожно
Среди полуночных утех?
В твоих заклинаньях ни слова
О жизнях, что пали листвой.
Немыслимой пыткой готова
Ты мучить с лихвой.

Ах, тело, что страстно и ладно,

Где сердце без боли живёт!
Уста хоть твои кровожадны,
И жалят жестоко наш рот,
Любви они крепкой добрее,
Мозг с сердцем не пьют, как паук,
Долорес, суровая фея,
Мадонна всех мук.

Лобзанья то слабы, то страстны,

От губ, и зубов, и слюны
Родится ли грех, коль несчастны
Мужи и страданий полны?
Продолжишь ли сластью греховной
Питать свою душу в игре?
Сладка кожура, безусловно,
Но горечь в ядре.

В последний ли раз ты раскрыла

Красоты и тайны грешно?
Ах, где ж мы потешимся мило,
Коль худшее совершено?
Ядро, словно кожица сладко;
Ты даришь нам радостей цуг,
Долорес – азарт и загадка,
Мадонна всех мук.

Я жаждой премен и волнений,

Желаньем несносных вещей,
Отчаяньем всех увлечений,
Восторгом, что жалит сильней,
И страсть расточает годами,
Которую не превозмочь,
Бездушьем, глухим словно пламя,
Слепым, словно ночь,

Зубами, стучащими жадно,

Где благоуханный бутон
Кусающих губ беспощадно
Кровавой слюной окроплён,
Прерывистым пульсом желанья,
И силой, и слабостью рук,
Молю, оторвись от закланья,
Мадонна всех мук.

Скривишь ты уста, презирая

Мальчишки легчайший запал?
Ведь он без притворства, вздыхая,
От счастья и горя устал;
Он меньше в заботах о славе,
Чем древний бескудрый кумир,
Он юн, но как старец в забаве,
И слабый, как мир.

От крайних ворот прямо к храму

Пришёл я, где молится грех;
О, мук наших Лютая Дама,
Надзор твой смертелен для всех!
Последний напиток порока
Мы пили из чаши разлук,
Долорес – роскошна, жестока,
Мадонна всех мук.

О это вино вожделенья —

Двух уст единенье, пока
Нет век и волос пламененья;
Слюна от змеи-языка,
Слюна от змеи-наслажденья,
Как пена морей солона;
Я – пламя, свободен в теченье
Благого вина.

Кто избран тобой, от утробы

Испорчен, помечен крестом!
И лгали они без стыдобы
Богам, что нас ранят бичом;
Мудры их особые лица;
Позволь мне войти в этот круг,
Жена моя, мать и сестрица,
Мадонна все мук.

Венец нашей жизни-занозы

Есть тьма, праха нашего плод;
Шипы так не вянут, как розы,
Любовь, а не похоть гнетёт.
Прошедшее – лишь для глумленья,
Любовь наша – труп иль жена;
Супружество, смерть, сожаленья:
Жизнь крайне скудна.

С тобой наше прошлое горе,

Мы сыты печалью одной;
Мы знаем тебя лишь в позоре,
Срывая цветок твой блажной;
Экстаз, что сразил – воскрешает;
Боль страсти, как ливень – весь луг,
Влюблённых твоих орошает,
Мадонна всех мук.

Восторг твоих бурных объятий

Желанней нам мудрости лет,
Хоть кровь на листве, как заклятье,
Слезами пропитан весь цвет.
Ты ради владыки портала
Для тех, кто и жив, и любим,
Всегда кипарис бы вручала,
А мирт – неживым[155].

Смеяться они были рады,

Мирились, забыв про раздор,
Боль, плавясь в слезах, – им услада,
Смерть с кровью, то жизнь и задор.
Любя, они млели во мраке,
Их шёпота слышен был звук
В твоём тайном храме, у раки,
Мадонна всех мук.

Во тьме добродетель – порочна,

Нет солнца в часовне твоей,
Напев соблазнял полуночный,
И двое сливались сильней.
Твои зазвучали мотивы
С тех пор как Господь стал светить,
Твой ладан курился игриво,
Чтоб грех подсластить.

Эрот, словно пепел, бледнеет,

Сминаются кудри венком,
Хоть вялые веки влажнеют,
Смеётся он алчущим ртом.
Но ты успокой его лаской,
Священной гармонией фуг,
Твой локон ему станет маской,
Мадонна всех мук.

В борьбе ослепи его, млея,

И руки, и ноги свяжи,
К губам его льнут твои змеи,
К рукам его – гнёт твоей лжи.
Хоть днём его криком пронзишь ты,
Он грезит тобой среди бед,
И ночью его подчинишь ты,
Хоть спит он, хоть нет.

Ты розы его забагрянишь

Не соком плодов иль цветов,
Ты дух его чувством заманишь,
Вдохнув в него жизнь через кровь.
О милости просим законной:
Не чахнуть и жить без потуг,
Долорес – резва, непреклонна, —
Мадонна всех мук.

Мечтала ль ты в миг просыпанья,

Лишь стих твоей жизни пожар,
О днях без числа и названья,
Когда нанесёшь всем удар;
Когда, о богиня, ты страстью
Гнала пьяных римских царей —
И все тебя звали, Таласса[156],
Что пены белей?

Когда ты влюблённым польстила,

До крови секла их у стен,
Руки твоей – дротика – сила,
Разила детей перемен;
Когда вражья кровь закипела
В песке, то ударил твой лук
В царя их – кто раб твой всецело,
Мадонна всех мук.

Песок был от бурь не дрожавший,

Не влажный от прибывших вод,
От пены волны набежавшей,
От ветра, что грозы несёт;
Но полный следов твоих красных,
Ведущих к владыкам всех стран,
Огонь на их лицах прекрасных,
Им меч грозный дан.

К утехам твоим – гладиатор,

Он бледен и бьёт его дрожь,
В мученьях он не триумфатор,
И слишком для смерти хорош.
Твой сад был с огнями живыми,
Мир – конь, но твоих ждёт подпруг,
Твой портик – с людьми всеземными,
Мадонна всех мук.

Там пламенем весь окружённый,

Стоял, как арфист на пирах,
Красивый тиран непреклонный[157],
В венке и со смертью в руках.
И звук, словно звук водопада,
Разил сквозь горячий эфир,
Средь молний огня без пощады
И грохота лир.

Не снится ль тебе то, что было,

Все царства древнейших царей?
Грустишь ли о том, что погибло,
Здесь, в мире лишь новых вещей?
Но грудь твоя неистощима,
Голодным хулить недосуг
Уста, что в крови одержимы,
Мадонна всех мук.

С тех дней (сердца были светлее)

Сверкала изяществом ты,
Телесный твой клад стал белее
С румянцем любовной мечты,
С рубцами от пылких объятий,
Где синь – поцелуев печать.
Когда все уйдут благодати,
Ах, что нам терять?

Ты в древнем обличье красива,

И тело – мелодий канва,
Податлива и похотлива,
Ты музыкой страсти жива.
Что, боги, звало нас покинуть
Тебя ради скромных подруг?
Позволь нам невинность отринуть,
Мадонна всех мук.

Хотя храмы Весты[158]

бесстрастны,От этого пыл не погас;
Глаза или локон атласный
В лобзаньях безлики для нас.
Эрот ищет жертвы в восторге
Себе и тебе заодно;
Распущены косы средь оргий:
Лобзанья, вино.

Меняется цвет твоей кожи,

Что вздута иль сжата порой,
Блестит иль бледнеет, и схожа
С роскошной змеи чешуёй,
И с красным клеймом от лобзаний:
Так в небе – звезда, словно жук,
Листки с твоим текстом литаний,
Мадонна всех мук.

Лобзанья, как в прошлом, лились бы

На грудь твою, только их нет.
Был то Алкифрон иль Арисба[159],
Иль перстень, иль женский браслет,
Что к статуе рот твой прижало,
Но сквозь листья фиг, как в воров,
Вонзился в тебя, словно жало,
Взгляд бога садов[160]?

Тогда, в пору ливней и в ясность,

Свой храм украшал он сполна,
Там перл его устрицы – страстность[161],
Венера взошла из вина.
Любовь, что мы выбрали исто —
Презренный богами недуг,
За нас пред отцом заступись ты,
Мадонна всех мук.

Весной его сад мы венчаем,

А летом колосьям он рад,
Затем мы оливки вручаем,
Лишь в страхе замёрз виноград.
Он с миртом Венеры цветущим,
А Вакха лоза – как венок[162],
Его мы узрели идущим:
«О, видимый Бог»[163].

Венки твои что посрывало?

Кто дух твой и плоть разделил?
Невинностью грех даже малый
Пред грешностью нашей прослыл.
Любовника сжав, Ипсифилла[164]
Вся кровь ему выжала вдруг;
Рыдай: «В нём останется ль сила,
Мадонна всех мук?»

Рыдай: ради прошлого мира,

Фригийского ради жреца,
Себе не создай ты кумира
И пир не готовь для отца.
У Иды[165], где гротов обилье,
Где шепчет утрами любовь,
Они Богоматерь крестили,
Рождённую вновь.

Венки тех времён мы одели,

И устриц так много в садке,
Нас древние барды воспели,
Катулл у нас на языке.
Кто жаркое ласт нам лобзанье? —
Отец твой им скрасил досуг.
Яви нам своё состраданье,
Мадонна всех мук.

Ползут из Диндимуса[166]

вялоЕё запряжённые львы,
О матерь, о дева, ты стала
Владычицей тех, что мертвы.
Холодная, в скромном обличье,
И храм твой из веток и мхов,
Твоя плодовитость – девичья,
О Матерь богов[167].

Огонь твой она истощила,

Сокрыла Эрота без слов,
Прекрасные лица унылы
Теперь у весёлых богов.
Без крови разит, но в усладе;
Ползёт, как луны полукруг,
Вся в белом, ты – в красном наряде,
Мадонна всех мук.

И боги пройдут и сомкнутся,

А с ними жрецы, что чисты.
Пройдут и тебя не коснутся?
Погибнут, но стерпишь ли ты?
Смеётся смерть неумолимо,
И похоть в глазах и ноздрях,
А в пальцах щепотка чуть зрима,
Изысканный прах.

Но червь тебе жизнь даст, целуя,

Ты преобразишься, как бог,
Что жезл сделал змеем[168], ликуя,
А змею стать жезлом помог.
Пока зло не сгубит отвагу,
Живи средь дворцов и лачуг,
Пророк твой: «Умрёт первым благо»,
Мадонна всех мук.

Он лгал? Он смеялся? Об этом

Он знает, коль сокрылся потом,
Пророк, проповедник, поэт он,
Сын смерти в инцесте с грехом?
Узнал ли он днём, как проснулся,
Иль вечером тёмным, глухим,
Когда он всем телом прогнулся,
И всё – перед ним?

Кто знает, всё зло перед нами,

Иль властные тайны времён?
Хоть кто-то томил нас годами:
Пел, нежил, нарушил закон;
Хоть даст нам язычник повинность:
Желанье и жизнь среди вьюг,
Прости же нам нашу невинность,
Мадонна всех мук.

Кто мы, что тебя сохраняли

Средь пряностей, пели пеан[169]?
Момент, где тебя повстречали?
Кто я, чьи лобзанья – обман?
Нести тебе боль? – ты ей рада;
Ласкать? – но любовь, как в чаду;
Любовников губы – услада
И змеи в аду.

Кто даст, как они, наслажденье

Тебе, коль воздвигнут здесь храм,
И волосы жертвы в сплетенье,
И кровь её льётся к ногам,
В Афаке, где правишь, всё красно,
В Лампсаке[170] на лицах испуг,
Кто обнял тебя так ужасно,
Мадонна всех мук?

Так где ж все, Венера, Котито[171]

,Астарта, где все, Аштарот[172]?
Иль руки меж нами их свиты?
В тебя дышит жаркий их рот?
Тебя возбудят ли их губы,
Что красны от тел их в крови?
Остался ли в мире твой любый,
Когда все мертвы?

Они были в пурпуре, в злате,

Полны и тобой, и вином,
Как призраки в пьяном разврате
В чудесном чертоге твоём.
Исчезли они в круговерти,
Лишь мы тебя ценим, мой друг,
Ты дочка Приапа и Смерти,
Мадонна всех мук.

Зачем мы боимся сверх меры

Хвалить тебя вздохом одним,
О мать удовольствий, гетера,
Коль смерть лишь бесспорной мы зрим?
Уйдём мы, как то, что нам ценно,
Увянем, придёт только срок,
Так в море рассеется пена,
А рядом – песок.

Почувствуем тьму мы бесстрашно —

Могила мелка, глубока;
Где предки, любовники наши
Там спят, иль не спят на века.
Узрим ли мы ад, а не сферы,
Мир плевел, не зёрна вокруг[173],
И счастье с тобою без меры
Мадонна всех мук.