Истинная жизнь Севастьяна Найта

— Вовсе нет, — спокойно ответила она. — Уж не знаю, что вы ей там написали, но она решила, что это имеет отношение к фильме, которую она затеяла. Она говорит, что вы заманили ее в ловушку. Вам теперь придется исполнять то, что я вам скажу. Вы с ней не будете говорить ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Но останетесь здесь и будете с ней как можно любезнее. Она мне обещала все рассказать, а потом вы, может быть, и побеседуете с ней сами. Договорились?

— Как это в высшей степени мило с вашей стороны — взять на себя все эти хлопоты… — сказал я.

Она села рядом со мной на скамью, и так как скамья была очень коротка, а я несколько, так сказать, тяжеловат, то ее плечо касалось моего. Я провел языком по губам и стал чертить тростью каракули на грунте.

— Что это вы хотите нарисовать? — спросила она и слегка кашлянула.

— Волны своих мыслей, — довольно глупо отвечал я.

— Как-то раз, — сказала она тихо, — я поцеловала одного человека только за то, что он мог написать свое имя вверх ногами.

Палка выпала у меня из рук. Я пристально поглядел на мадам Лесерф. Я смотрел на ее гладкий белый лоб, ее темно-фиолетовые веки, которые она опустила, должно быть, неверно истолковав мой взгляд, увидел бледное родимое пятнышко на бледной щеке, тонкие крылья носа, чуть припухшую верхнюю губу (она наклонила свою темную голову), матовую белизну горла, алым лаком покрытые ногти тонких пальцев. Она подняла лицо; ее странные бархатные глаза с райками чуть выше обыкновенного уставились мне на губы.

Я встал.

— Что случилось, — спросила она, — о чем вы подумали?

Я покачал головой. Но она была права, я думал — думал о том, что требовало немедленного разрешения.

— Мы что же, идем в дом? — спросила она, когда мы пошли по дорожке.

Я кивнул.

— Но она, знаете, еще не спустится какое-то время. Скажите, отчего вы надулись?

Кажется, я остановился и опять посмотрел на нее пристально, в этот раз на ее стройную фигурку в желтом тесном платье.

В глубокой задумчивости я двинулся дальше, и крапчатая, вся в солнечных пятнышках аллея словно хмурилась мне в ответ.

— Vous n'êtes guère aimable[97], — сказала мадам Лесерф.

На террасе стоял стол и несколько стульев. Там сидел давешний неразговорчивый блондин, которого я видел за завтраком; он изучал механизм своих часов. Садясь, я неловко толкнул его под локоть, и он выронил малюсенький винтик.

— Бога ради, — сказал он по-русски, когда я извинился.

(Так он русский? Отлично, это мне и нужно.) Она стояла к нам спиной, негромко напевая и притопывая в такт ногою по плитняку. Потом она провела руками по узким бедрам и замолкла; словно призрак танца пролетел и растаял[98].

Тогда я повернулся к своему молчаливому соотечественнику, разглядывавшему свои остановившиеся часы.

— А у ней на шейке паук, — сказал я тихо по-русски.

Ее рука взлетела к затылку, она круто повернулась.

— Што? — спросил мой тугодум-соотечественник, посмотрев на меня. Потом — на нее, потом сконфуженно улыбнулся и опять взялся за часы.

— Я чувствую, j'ai quelque chose dans le cou…[99] — сказала мадам Лесерф.

— A я как раз говорил этому русскому господину, — сказал я, — что мне показалось, будто у вас на шее паучок. Но мне померещилось, это игра света и тени.

— Так заведем граммофон? — спросила она весело.

— Весьма сожалею, — сказал я, — но мне нужно ехать домой. Надеюсь, вы меня извините.

— Mais vous êtes fou[100], — вскричала она, — разве вы не хотите видеть мою подругу?

— Быть может, в другой раз, — сказал я ласково, — в другой раз.

— Но скажите же, — сказала она, идя за мною в сад, — что такое случилось?

— Вам очень ловко удалось, — сказал я на нашем свободном и великом русском языке, — ловко удалось заставить меня поверить, будто вы говорили о своей подруге, между тем как вы все время говорили о себе. Этот маленький розыгрыш долго бы длился, кабы судьба не толкнула вас под руку, — и тут вы опростоволосились. Дело в том, что я видел двоюродного братца вашего бывшего мужа, того самого, который может писать вверх ногами, и решил подвергнуть вас небольшому испытанию. И когда вы безотчетно уловили русскую фразу, которую я проговорил вполголоса —

Нет, ничего этого я не сказал. Просто откланялся и вышел из сада. Ей будет послан экземпляр этой книги, и тогда она все поймет.

ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА