Истинно русские люди. История русского национализма

Раннемодерная аграрная империя выстраивалась по принципу вертикальных связей – она инкорпорировала местные элиты, сохраняя высокий уровень автономии местного управления. В условиях XIX в. разнородное социальное и культурное пространство требовалось все в большей степени унифицировать – например, единая транспортная система, возникающая по мере распространения железных дорог, требует единых стандартов – начиная с мер и весов, синхронизации времени – и вплоть до языка, который в данном случае оказывается тем же техническим средством. Разнородное пространство предшествующих веков довольствуется небольшим количеством единых норм управления, обеспечивающих работу центрального правительства и его наместников, – новая ситуация требует единообразного правового режима, в первую очередь в сфере гражданского права, т. е. ежедневных экономических обменов: до тех пор, пока большая часть обменов ограничена довольно небольшой территориально областью, в многообразии правовых режимов, действующих в каждой из этих областей, нет существенных затруднений – при увеличении как пространственных границ, так и интенсивности этих обменов, при их анонимизации, связанной с распространением капиталистического хозяйствования, возникает все более настоятельная потребность в правовом единстве.

Как отмечал Драгоманов, отвечая своим оппонентам из украинофильского лагеря, «русификаторская» политика Российской империи отнюдь не была чем-то уникальным или связанным с произвольными решениями существующих властей – она являлась частным случаем процессов, аналогичным тем, что протекали во Франции или Германии: местная специфика скорее уж связывалась с неподготовленностью бюрократического аппарата, слабостью интеллектуальных ресурсов и т. п. – политика эта отличалась, писал Драгоманов во 2-й половине 1870-х гг., грубостью приемов, но видеть в ней нечто специфически российское не было никаких оснований, равно как и украинское национальное движение представало типичной реакцией на происходящее. Понимать логику развертывавшихся процессов, утверждал Драгоманов, важнее эмоциональной реакции – и вопрос об успешности «русификации» и способности эффективно противостоять ей со стороны украинских националистов – это вопрос о том, какая из сторон окажется способной предложить востребованные обществом инструменты модернизации, какая из модернизационных моделей окажется успешнее.

Переход к позднему модерну заключается, в числе прочего, в принципиальном изменении характера власти – из прежней власти над группами, сообществами формируется власть над индивидами. Прежние практики управления предполагают, что для государства конкретный индивид за исключением особых случаев неразличим – контрагентом во властных отношениях выступает сообщество через своего представителя или представителей (село, посад и т. д.). Более того, в тех случаях, когда готовых контрагентов нет, центральная власть их создает– как, например, будущее центральное мусульманское управление с верховным муфтием в Оренбурге или буддийскую централизованную иерархию в Бурятии. Процесс модернизации ведет к тому, что на место этих практик приходят все более индивидуализированные: развивающееся государство ставит под свой контроль все больше ресурсов, которые позволяют ему создавать сеть рационального управления и контроля (бюрократию) со все меньшими «ячейками», постепенно продвигаясь от больших сообществ к меньшим и к конкретному индивиду – процесс завершится уже практически на нашей памяти со всеобщей паспортизацией населения: каждый из нас теперь состоит в непосредственных отношениях с государством, в отличие от предшествующих практик опосредованного правления.