Истинное имя

Ворлоков часто привлекали для допросов в Адельстане, и даже мастер Хлорд, переступая через свою неприязнь к "бледноглазым", должен был признать, что такой способ милосерднее (да и надежнее), чем применявшиеся на Нагорье или в Аварисе пытки. Но это не означало, что допрос у ворлока вполне безвреден. Собственно, даже наоборот. Самым печальным Хлорду представлялось то, что даже соблюдение общеизвестных правил никогда не делало итог допроса менее непредсказуемым. Никто, даже сам видун, не мог заранее сказать, как это будет – просто потому, что слишком многое зависело от человека, попадающего к ворлоку. Кто-то сразу позволял коснуться своих мыслей и наутро уже забывал, что в его чувствах и воспоминаниях недавно шарил посторонний взгляд. Другие после окончания допроса чувствовали головную боль – от легкого покалывания в висках до куда более серьезных приступов, способных уложить в постель на несколько часов и даже дней. А третьи вообще оказывали ворлоку такое бешенное и отчаянное сопротивление, что для продолжения допроса их приходилось либо напоить, либо заставить подышать парами твисса и люцера. Один знакомый рыцарь Ордена как-то сказал Хлорду, что такое поведение совсем необязательно зависит от виновности подозреваемого или от его желания скрыть правду. Просто кто-то слишком остро ощущает вторжение ворлока в свое сознание – и сопротивляется этому даже помимо воли, точно так же, как глаз человека против воли закрывается, если ему в лицо летит какой-нибудь предмет. Но, конечно, иногда желание закрыть от ворлока свое сознание бывает и осознанным. Тот же рыцарь объяснил Наставнику, что, если ни люцер, ни опьянение не помогают, а узнать от человека правду очень важно, ворлоку приходится рискнуть и все-таки сломать защиту этого подозреваемого. Беда в том, что после этого тот может запросто сойти с ума. В тех случаях, когда насильно проникать в чужие мысли пробует неопытный или неосторожный ворлок, это даже неизбежно – именно поэтому отбором видунов для службы Ордену обычно занимается верхушка Круга магов и Совета Ста. И все бы хорошо, но дело в том, что даже после самого умелого допроса у преступника на некоторое время отшибает память, так что он становится беспомощнее пятилетнего ребенка. А поскольку повседневная забота о заключенных Адельстана целиком и полностью лежит на рыцарях Ордена, прибегать к подобным мерам там терпеть не могут, – мрачно заключил знакомый Хлорда. Мастер поначалу ничего не понял – но потом представил себе заговорщика, забывшего, где он находится, и неспособного самостоятельно одеться или донести до рта кружку с водой или хотя бы ложку каши – и сочувственно вздохнул. И правда, рыцарям и их помощникам не позавидуешь. А вот видуны, способные лишать людей воспоминаний или даже доводить до сумасшествия, были Хлорду отвратительны, сколько бы его не уверяли, будто они служат благой цели и нередко помогают оправдать несправедливо обвиненных. Стоило Наставнику представить, как какой-то рыбоглазый стал бы рыться в его мыслях – и его буквально передергивало от омерзения. Хваленое "прикосновение", позволяющее ворлоку дотронуться своим сознанием до разума другого человека, представлялось ему скользким и холодным, будто рыбья чешуя, и всякий раз, сопровождая ворлока в отведенную для Испытаний комнату, мастер ловил себя на том, что безотчетно втягивает носом воздух, словно ожидая ощутить неуловимый запах тухлой рыбы.

Пятнадцать относительно спокойных лет, проведенных в Академии, Хлорд вел настолько устоявшуюся и прозрачную для чужих взглядов жизнь, что большинство его поступков, да и мыслей, безо всяких ворлоков все время были на виду – не у других Наставников, так у его же собственных учеников. Того, что называют частной жизнью, у мастеров Лакона просто не было, и в этом отношении они превосходили даже доминантов – несмотря на принятые в Ордене обеты нестяжательства, безбрачия и самоотречения. Но в прежней, не связанной с Академией жизни у Хлорда оставалось много такого, о чем он бы никогда не стал бы говорить не то что с посторонним – даже с близким другом. И тем неприятнее было осознавать, что кто-то может силой или магией добраться до его воспоминаний, выпотрошив его память, словно кролика, попавшего в силок.

А теперь видун получит разрешение копаться в голове у Крикса, и – что бы ни говорил Ратенн, – никто не может знать наверняка, чем это кончится.