Несколько часов спустя Элиссив пробралась в дворцовую конюшню, взяла ножницы, которыми подравнивали лошадиные хвосты и гривы, и недрогнувшей рукой срезала волосы у самого затылка. Получилось криво, и она велела какому-то конюшенному мальчику, бывшему всего на пару лет старше ее самой, взять ножницы и подравнять. Несчастный паренек был в ужасе от такого предложения. Чтобы добиться своего, Элиссив пришлось топнуть ногой и напомнить конюшенному мальчику, что она — дочь императора. А потом, отбросив королевский тон, пообещать, что никому не проболтается о его помощи.
Остриженные волосы смешно курчавились, а голой шее было холодно и как-то непривычно.
О том, что началось, когда ее увидели "наседки" во главе с месс Лэнгдем, Лисси даже вспоминать не хотелось. Ахи, охи, возмущенное кудахтанье в десяток голосов и обещания пожаловаться Императору. И ни развлечений, ни так горячо любимых Лисси верховых прогулок, ни сладостей к обеду целый месяц.
Ей с утра до ночи объясняли, что девочка, которая ведет себя так, как она, никогда не станет ни достойной леди, ни хорошей королевой.
Элиссив было, в общем, все равно, что думает об этом леди Лэнгдем, но как-то раз она все же напомнила, что Беатрикс тоже остригла себе волосы, когда была наследницей. За это срок ее опалы увеличили еще на месяц. Большинство придворных дам шарахались от одного имени Беспутной Беатрикс.
Единственным человеком, который понял, что она хотела сделать, был лорд Ирем. Правда, с ним она увиделась нескоро — к тому времени два штрафных месяца уже истекли, а Ирем только-только возвратился из очередной поездки. Но сочувствие и одобрение, которое она прочла во взгляде рыцаря, по мнению Элиссив стоили предшествующих неприятностей. Правда, Лисси было мало молчаливого согласия мессера Ирема. Она полагала, что достойна более весомой похвалы.
— Правда, здорово?.. — гордо спросила она, тряхнув немного отросшими волосами.
— Как вы только ухитрились?.. — чуть заметно усмехнулся рыцарь. — Дамы, видимо, недосмотрели. Ну, и кто вам помогал? Судя по результату, это был какой-нибудь пастух, привыкший стричь баранов.
— А вот и нет. Я сама это сделала, — похвасталась Элиссив. — Вжик — и все! А когда дамы все узнали, было уже поздно.
Ирем рассмеялся.
— Восхищен вашей решимостью, принцесса. Но не делайте так больше. Это… мало что меняет.
…Ирема она любила почти так же сильно, как отца. Но, что куда важнее, Лисси не боялась разочаровать его и не задумывалась, как вести себя в его присутствии. Он знал об огромном количестве ее проделок, но Элиссив никогда не боялась, что Ирем расскажет о какой-нибудь из них ее отцу. Даже о прошлогоднем случае, когда он застал Лисси в комнате "дан-Энрикса", рыцарь великодушно умолчал, хотя Элиссив не могла припомнить, чтобы ей когда-нибудь до этого устраивали подобную головомойку.
Жалобы, которые время от времени все-таки доходили до Валларикса, обычно исходили от ее наставницы, месс Лэнгдем.
Элиссив сдавленно вздохнула и подумала, что в следующий раз месс Лэнгдем будет жаловаться на нее правителю уже сегодня вечером.
— …Скажи, сэр Ирем: когда ты последний раз участвовал в турнире? — спросил Валларикс, пока рыцарь закрывал за ними дверь библиотеки.
Коадъютор на мгновение задумался.
— Я пропустил турнир, который состоялся позапрошлой осенью, так что, наверное, лет пять назад, — сказал он, хмуря лоб. — Хотя нет, припоминаю, что года три назад я случайно попал на турнир Золотой Розы в Бейн-Арилле. За первый день я поучаствовал в шести боях, а во второй уехал, так что чемпиона объявляли без меня. А вы, мой лорд?..
— Не спрашивай, — мрачно ответил Валларикс. — Давно. Очень давно. Наверное, прошло уже лет восемь или девять.
— Ваш отец считал, что королю надлежит судить такие состязания, а не участвовать в них самому.
— Считал, — хмыкнул император. — Но он же выбил Родерика из Лаэра из седла так, что тот перелетел через барьер. А на турнире в честь захвата Плегны даже поучаствовал в общем бою, хотя это самый мало подобающий правителю вид состязаний. Не хотел бы показаться непочтительным, но у отца слова нередко расходились с делом.
— Значит, вы с ним не особенно похожи. Никогда не видел, чтобы вы сказали что-нибудь одно — а поступили по-другому. Именно поэтому Воителя любили больше… Люди, распивавшие вино с вашим отцом и охранявшие его шатер, когда он приводил туда какую-нибудь иллирийскую крестьянку, чувствовали в нем ту же живую плоть и кровь, что и в самих себе, и шли за ним. А вас, с вашей чрезмерной щепетильностью, простые люди никогда не будут чувствовать своим. Но я давно склоняюсь к мысли, что лучший правитель для своей страны — это не тот, кто пользуется наибольшей популярностью в народе, а тот, кто всегда остается верен — государству, женщине, идее… самому себе, в конце концов.
Валларикс слабо улыбнулся.