Истинные приключения французских мушкетеров в Речи Посполитой

— Этого следовало ожидать. И кому он отдает предпочтение? — Мазарини устремил свой взгляд на мушкетера.

— Все будет зависеть о того, кто из двух монархов — московский царь или турецкий султан — предложит Хмельницкому более выгодные условия

Д’Артаньяна начинала забавлять эта беседа.

— Москва или Порта…, — задумчиво проговорил первый министр, на мгновение, как будто забыв о присутствии мушкетера. — И в том и в другом случае это означает войну с Речью Посполитой. — Он начал нервно расхаживать по комнате, сложив руки на груди и уперев одну из них в подбородок. — Ну, а что с Польшей? Хмельницкий ничего не говорил о том, чтобы примириться с королем и вернуться вместе со своими мятежниками в лоно Речи Посполитой, пусть и на более выгодных, так сказать, условиях? — Мазарини вновь обратил свой взор на д’Артаньяна.

— Хмельницкий не исключает этого. Более того, похоже, именно такое решение ему больше всего по душе, — сказал гасконец, и итальянцу стало очевидно, что хитрец что-то не договаривает.

— И…? В чем же тогда дело? — вскричал кардинал.

— Сейчас между козаками и Польшей перемирие, но война возобновится совсем скоро, в этом ни у кого нет сомнений, — гнул свою линию д’Артаньян.

— Знаю, знаю, — раздраженно бросил Мазарини. — Не думайте, что из-за событий во Франции я перестал следить за тем, что происходит за пределами государства.

— Я так не думаю, — д’Артаньян в очередной раз поклонился.

— Вы — сама любезность и воплощенная добродетель, — ехидно сказал кардинал. Гасконец ответил на этот укол молчанием. — Ну, довольно, д’Артаньян, шутки в сторону! — Мазарини понял, что перешел черту, незаслуженно срывая свою злость на преданном человеке, который, вероятно, не один раз рисковал жизнью, выполняя его поручения. Эту мысль он, впрочем, сразу же попытался от себя отогнать. — И, все же, что думает Хмельницкий по поводу возможного нового союза с Польшей? Вам удалось что-то об этом узнать?

— Сам Хмельницкий был бы, наверное, очень не против такого союза, хотя он и опасается, что польская шляхта вновь попытается его обмануть. Но…

— Вы говорите: «но»? Для этого есть какое-то препятствие?

— Да, Монсеньор.

— И, что же это?

— Народ, Ваше Преосвященство.

— Народ?

— Да, Монсеньор, народ. Если хотите — чернь. А чернь не согласна ни на какие компромиссы и жаждет крови и отмщения за все прошлые обиды и притеснения, которые она долгие годы, десятилетия, может даже столетия терпела от шляхты. Польской шляхты. И сейчас чернь — или народ — хочет только войны. Хмельницкий очень зависит от народа и будет вынужден подчиниться его воле, даже если в душе с ней не согласен.

— Народ! — Мазарини сам прекрасно понимал, что такое народ, и насколько от него зависят правители. — Ну, что ж, — он снова, казалось, погрузился в размышления, — даже не знаю, обрадовали вы меня больше, или огорчили. Во всяком случае, теперь я располагаю информацией, можно сказать, из первых рук, а, как известно, кто владеет информацией, тот владеет миром, — кардинал остановился и резко повернулся в сторону мушкетера. — Благодарю вас, д’Артаньян, вы действительно проделали огромную работу, за что я вам безмерно признателен.

Д’Артаньян поклонился.

— Вы можете идти, когда вы понадобитесь, за вами пришлют. — Мазарини подошел к столу и склонился над разложенными на нем бумагами, давая тем самым понять, что аудиенция окончена.

Мушкетер не сдвинулся с места. Кардинал, чувствуя присутствие гасконца, поднял голову и удивленно на него посмотрел.

— Что-нибудь еще? Есть что-то, что вы не успели мне рассказать? — в голосе Мазарини уже начала звучать привычная надменность, но в этот момент его как будто осенило. — Вы, наверное, устали с дороги? Я немедленно распоряжусь, чтобы вам выделили лучшие покои. И доставили лучший обед. Я умею быть благодарным тем, кто мне верно служит! — он позвонил в звонок.

Вошел камердинер. Кардинал отдал ему распоряжения, и тот, поклонившись, молча удалился. Мазарини был уверен, что вслед за ним кабинет покинет и д’Артаньян, но тот по-прежнему не уходил.

— Д’Артаньян, ну, что на этот раз? — воскликнул кардинал, хотя в голосе его не слышалось недовольства.

— Монсеньор, в дороге я несколько поиздержался…, — затянул известную песню мушкетер.

— Я дал вам тысячу экю, если мне не изменяет память, — раздражение довольно быстро вернулось к Мазарини.

— Это верно, но моя миссия длилась целых полгода.

Д’Артаньян хитрил, так как ему не только удалось сохранить большую часть выданных Мазарини денег, но и получить некоторую сумму от Хмельницкого, который довольно щедро расплатился с мушкетерами за их помощь в обучении армии, а ему, к тому же, досталось сверх того, как личному посланнику первого министра Франции. Тем не менее, д’Артаньян считал, что заслуживает дополнительного вознаграждения именно со стороны кардинала, так как именно по его поручению он предпринял столь рискованную авантюру, в ходе которой не один раз в буквальном смысле прощался с жизнью.