Источник

– Урбаал, – мягко призналась она, – я часами была рядом с тобой на улице, дожидаясь, когда придет пора помочь тебе.

Она шпионила за ним! Он оттолкнул ее.

– Кто тебе все это рассказал?

– Да ты сам, – терпеливо объяснила она. – Неужели ты не понимаешь, что и жрецы уже все знают? И если бы на празднестве я не вытолкнула тебя…

Он чувствовал удушающую ярость. С одной стороны, он хотел кинуться на поиски Амалека и убить его, где бы он ни был, а с другой – ему хотелось подчиниться мягкому спокойствию Тиммы. Он был полон Желания спасти Либаму – сколько бы жрецов ее ни охраняло – и в то же время вернуть ту простоту и ясность, которые знал с Тиммой. Темноту нарушало лишь подрагивающее пламя глиняного светильника, в котором горело его оливковое масло, и он, сдаваясь, с отчаянием посмотрел на спокойную, уверенную в себе женщину, которая пришла к нему из далекой и незнакомой Акки. Теперь он видел в ней любящую жену, спокойную и все понимающую, куда более мудрую, чем обыкновенная женщина, и его больше не удивляло, что ей были открыты все его тайны. Он позволил ей сесть на свое ложе, и безумие, сдавливавшее горло, стало отступать. В первый раз за много недель он вознес молитву Астарте, но, когда он бормотал ее, Тимма сказала:

– Забудь этих богинь, Урбаал. Над такими мужчинами, как ты, они не имеют власти.

Он не стал спорить. Мысль эта была странной и пугающей, но в эту измотавшую его ночь он не испытывал желания оспаривать ее, так что Тимма без помех продолжила говорить:

– И забудь свою ненависть к Амалеку. Он не крал твоих богинь. Я не сомневаюсь, что в доме побывал обыкновенный вор.

Урбаал наклонился вперед, полный желания поверить ее словам, ибо всегда считал Амалека достойным человеком и мужчиной.

– Ты считаешь, что он не виноват? – с надеждой спросил он.

– Я знаю, что нет. И ты должен забыть…

– Только не требуй от меня забыть жрицу, – взмолился он.

Тимма улыбнулась. Это было глупо, и она это понимала – жена утешает мужа, чтобы он не переживал из-за храмовой проститутки, но она справилась с охватившим ее отвращением и рассудительно сказала:

– Урбаал, если ты ее так любишь, может, тебя еще раз изберут и снова возляжешь с ней…

– Нет! Она взойдет в этот дом и будет моей женой. – Он взял Тимму за руку и настоятельно потребовал: – А ты научишь ее ткать и шить.

– Научу, – пообещала Тимма. – Но, откровенно говоря, муж мой, есть ли у тебя такая возможность?…

Он смутно припомнил, что, размышляя над планом заполучить девушку, он понимал, что это будет непросто, но сейчас он не хотел его вспоминать.

– Что я должен делать? – как ребенок, спросил он.

– Ты должен забыть об Астартах и думать только о своих деревьях. Обрабатывать поля, а когда родится наш новый сын, ты будешь учить его искать медовые соты.

Он не мог не признать рассудительности ее слов и сдался.

– Давай сейчас пойдем, – шепнула она, – к единственному стоящему богу… к Элу… и попросим его, чтобы пламя в твоем сердце погасло.

Поднявшись с ложа, Урбаал кликнул двух рабов, чтобы они освещали им дорогу, и когда подозрительная Матред всполошилась: «Кто открыл дверь?» – Тимма ответила: «Это я, Тимма, иду поговорить с богом Элом». С этими словами она вывела своего мужа в звездную ночь. Небо лежало на выбеленных известкой крышах Макора. Когда они миновали ворота, вышел сонный стражник посмотреть, чей свет мигает в ночи, и разрешил проходить. По извилистым улочкам, мимо приземистых домиков, в которых спали горожане, Тимма провела своего растерянного мужа к монолитам, которые торжественно стояли в ночи. Не обращая внимания на три высоких менгира, она преклонила колени перед самым древним, и Урбаал стоял рядом с ней, пока она молилась, чтобы страсти, терзавшие мужа, покинули его. Он смутно чувствовал, что жена старалась сделать для него благо, и перед ним мелькнул облик одиноко стоящего Эла – он не был озарен отблесками огненного провала, рядом с ним не было улыбающейся Астарты и обнаженных жриц. И благодетельный покой посетил его измученную душу.

К сожалению, именно в этот момент в храме появилась какая-то фигура со светильником, и он вскричал: «Это Либама! Она подает мне сигнал!» Урбаал забыл об Эле, охваченный неодолимым голодом по жрице любви. Его жена по-прежнему стояла на коленях у монолита, а он, рванувшись к храму, взбежал по ступеням, на которых когда-то танцевала Либама, и стал колотить в двери, пока из храма не показались полуодетые жрецы и не стали уговаривать Тимму: «Отведи своего сумасшедшего мужа домой». Она притащила его обратно к воротам их растерзанного дома и завела в молельню, где перед ликом трех улыбающихся Астарт Урбаал забился в угол и сидел там до рассвета.