Источник

– Сегодня я наслушался массу глупостей. Меня от них мутит. Я хотел бы переварить что-та посерьезнее.

– Ты читал Де Во, Кауфмана, Олбрайт?

Кюллинан кивнул.

– Маймонида?

– Он самый лучший.

– Есть кое-что и получше.

– Что?

– Пять раз перечитай Пятикнижие.

– Ты шутишь?

– Нет. Ветхий Завет. Пять раз.

– Что ты имеешь в виду?

– Для евреев это великая, главная книга, и если ты справишься с ней, то поймешь нас.

– Но стоит ли ее читать именно пять раз?

– Да, потому что большинство неевреев воспринимают древних иудеев всего лишь как любопытную реликвию. Десять тысяч лет назад они оказались в Израиле, что само по себе представляет какую-то архаическую тайну.

– А как, по-твоему, это случилось? – спросил Кюллинан.

– Для меня Пятикнижие настолько реально излагает события, что я буквально вижу, как мои прямые предки – скажем, мой прапрадедушка, одежду которого еще покрывала пыль пустыни, – со своими козами и мулами спустились в эту долину и разбили тут стоянку.

– И, прочитав Пятикнижие, я буду чувствовать то же самое?

– Прочитай его пять раз, и убедишься, – заверил Элиав.

Именно таким образом Кюллинан возобновил знакомство с древнееврейским шедевром, который впервые стал серьезно изучать еще в Принстоне. Главный смысл Пятикнижия заключался в прощальном обращении предводителя Моисея к своим евреям перед тем, как они были готовы оставить свою пустыню и войти в землю Ханаанскую, и, наткнувшись на строчки: «И таковы были слова, которые Моисей на этом берегу Иордана обратил ко всему Израилю», Кюллинан почувствовал, что Пятикнижие напоминает прощальное обращение генерала Вашингтона к своим колониальным солдатам; аналогия была как нельзя более подходящей.

В Макоре не было католической версии перевода Библии, так что Кюллинан не мог им воспользоваться, но это его не смутило. В Принстоне он ознакомился с протестантской версией короля Джеймса 1611 года, и сейчас, когда перед его глазами плыли страницы, он улавливал Фразы и предложения, которые, как он смутно предполагал, относились к Новому Завету: «Не хлебом единым жив человек», или «От тех, кто Рубит дрова и черпает воду», или «Ты должен любить Господа твоего Бога от всего сердца, от всей души, со всей силой». Он нашел понятие, которое в католицизме составляло душу и сердце Нового Завета: «Но слово это войдет в тебя, в твои уста, в твое сердце, и оно даст тебе силу». Он наткнулся и на другие фразы, которые заставили его вспомнить историю Иисуса, и он вторично перечитал их: «И если появится среди вас пророк или сладкоречивый прорицатель и явят они вам знак чуда… не впускай в себя слова этих пророков и прорицателей: ибо так Господин твой Бог испытывает тебя, дабы познать, в самом ли деле ты любишь его всем сердцем и всей душой».

Когда Кюллинан в первый раз закончил чтение этих текстов, он был склонен сказать Элиаву, что обрел удивительную бодрость и готов встретить очередной автобус с туристами, но, поскольку знал, что Илан весьма искушен в этих материях, он, чтобы доставить ему удовольствие, снова приступил к чтению с первых страниц Пятикнижия. На этот раз к нему пришло ощущение потрясающей историчности этой книги: неизвестный автор, который прибегал к литературным приемам, чтобы передать речь Моисея, явно был глубоко искушен в еврейской истории, рассказывая о ней так, словно ее события происходили вчера – как говорил Элиав, при жизни его прапрадедушки, – и эта вовлеченность начала сказываться на Кюллинане. Теперь он читал десять заповедей глазами члена племени, который, стоя в толпе, слушает Моисея. Это он, покинув Египет, умирал от жажды в Синайской пустыне, это он испытывал страх перед первым вторжением в Землю обетованную. Он отложил Библию с четким ощущением, что читал подлинную историю реально существующего народа… может, не историю в подлинном смысле слова, а суть сотен древних традиций и национальной памяти. Элиав был прав: теперь Кюллинан отчетливо видел, как в тот день отряд евреев, преодолев овраги и промоины, увидел Макор. Он попытался догадаться, что нового откроют ему оставшиеся три чтения.

В этот момент появился Элиав с книгой под мышкой и забрал у него версию Библии короля Джеймса.

– Джон, мне бы хотелось вручить тебе для оставшихся чтений новый английский перевод, сделанный группой еврейских ученых в Филадельфии.

– Почему еврейских?

Помявшись, Элиав сказал:

– Это деликатная тема. Но в Пятикнижии особенно чувствуется еврейская сущность. Это наша священная книга, и она значит для нас значительно больше, чем, наверно, для католиков или баптистов. Тем не менее, все читают ее в католических или протестантских переводах…

– Для меня это просто перевод, – возразил Кюллинан.

– Не совсем так, – отпарировал Элиав. – Даже когда на свет появилась версия короля Джеймса, она была целенаправленно старомодной. Да, она была красивой и поэтичной. Но сегодня она явно архаична, и молодых людей, которые по ней изучают свою религию, это приводит к единственной мысли – они начинают думать, что и их религия так же архаична. На ней лежит пыль времен, и она не имеет отношения к современности.