Чтобы в чаще той пройти, даже не было пути. И внезапно предо мной в середине чащи той, прямо будто наважденье, появилось вдруг ущелье. Не ущелье, просто клад, да полушки там кишат, да с зеленою трясиной, полной жирной яркой тиной, в общем, честно вам сказать, все, о чем я мог мечтать. Ну а в самой глубине скрылся замок в темноте, вместо стяга саван вьется, вместо кисти череп бьется. В стенах замка ветер воет так приятно, словно стонет, похоронный слышен звон от костей со всех сторон. У ворот дракон зевает и такое охраняет, что, признаться, даже я удивился, как дитя. Там фонтан из красной глины — ну как будто бы с картины — алой кровью в небо бил. Я как был у тех ворот, так и встал, разинув рот, даже слюнки распустил, сапоги все замочил. Но откуда-то я знал, как — и сам не понимал, стоит лишь начать мне жрать или что-нибудь сказать, и все чары пропадут и с собою унесут это чудо из чудес, что таил дремучий лес. Не терпелось мне узнать, что еще за благодать ожидает храбреца, коль дойдет он до конца. В центре замка, в гамаке, на засаленном мешке величаво возлежала, гордо голову держала людоедка-великанша — так собою хороша, как кошмарный страшный сон, тот, что порождает стон. Шапка спутанных кудрей опускалась до бровей, словно заросли крапивы, что так осенью красивы, кожа словно шлак вулкана, а это гордость великана, на лице такой оскал, что и зомби не мечтал. Изо рта такой душок, что меня поверг он в шок, от самой такая вонь, что подохнет даже конь. Тут меня чуть не стошнило, так все было сердцу мило. Словом, эта красота словно в животе глиста. Я по морде красавице той засадил волосатой рукой — огры так признавались всегда в нежной страсти во все века. Потом поднял ее высоко я за левую ногу ее и ее за собой поволок, чтоб для нас отыскать уголок. И все в замке тогда пробудились и навстречу нам с криком спустились. Поздравлять нас валили гурьбой гоблин, тролль, вурдалак молодой. Чтоб поздравить героя с красоткой, зашвыряли нас тухлой селедкой. В своем радостном ликованье напоролись мы на заклинанье; оно тут же забило тревогу, зазвенело на всю берлогу, и все злющие духи проснулись, и с тревогой они встрепенулись, и наслали на замок сон, чтоб столетия длился он, — всем нутром ненавидят они людоедов счастливые дни. И проклятие вдруг появилось и за нами в погоню пустилось; от него мы тотчас без оглядки припустили — сверкали лишь пятки. О него мы пытались уйти, свои души надеясь спасти, но оно все равно нас догнало, в самой гуще деревьев поймало. И я в ужасе громко вскричал: «Я костей никогда не глодал!» Все же счастие мне привалило, и дурное проклятие решило: людоеды сумели сбежать и теперь их уже не догнать. В яркой вспышке проклятие пропало, на деревьях всю злобу сорвало. И стоит теперь мертвым тот бор, я же в страхе живу с тех пор. Опасаюсь я кости глодать — духи озера могут узнать, что проклятие их промахнулось, что меня оно и не коснулось. Могут снова проклятие наслать, от которого уж не сбежать. А красавица дремлет в лесу и проспит всю свою красу. Но сомненье меня терзает, обо мне ли она скучает. И никак не могу я понять, надо ли мне ее спасать.
Выслушав этот замечательный рассказ, все долго сидели молча. Наконец Кромби зачирикал.
— Это было великолепное и очень романтическое приключение, — перевел Гранди, — Хотя я и восхищен достоинствами твоей избранницы, скажу тебе по собственному опыту, что все женщины — чудовищные создания, весь смысл жизни которых заключается в том, чтобы обольстить, заманить и сделать несчастными мужчин. Так что…
Огр взревел, оборвав грифона на получирике.
— Э-ге-ге-ге-гей! — перебил сам себя Гранди. — Я сейчас бегу за ней!
Честер улыбнулся:
— Несмотря на рекомендации моего друга, я должен тебя предупредить. Как бы ни лягала кобылица своего жеребца и как бы глупо все это ни выглядело, настанет время, когда она принесет первого жеребенка. И тогда у нее пропадет всякий интерес к…
— Прекратит меня лягать? Значит, счастья не видать, — разочарованно проревел Хруп.
— Но постепенно все войдет в свою колею, и часто прошлое кажется просто забавным. И вообще, я считаю, что немного пинков лучше, чем вовсе никаких пинков. Так что почему бы не спасти твою красавицу и не дать ей шанс попробовать? Она может сделать твою жизнь совершенно невыносимой.
Глаза огра вспыхнули, как факелы.
— Должен признать, — сказал Борегар, — что этот разговор демонстрирует очень интересный взгляд на природу эмоций людей, огров и животных. То, что досаждает людям, у огров вызывает только восторг. Этот материал послужит великолепным заключением для моей диссертации.
— Твоей — что? — спросил Бинк.