Именно в тот день с дождем, когда я сидела на крыльце, мы с бабушкой решили отправиться в лес за дикой клубникой. Мы выдвинулись после обеда, дождь перестал, и небо прояснилось, давая нам надежду на тихий вечер. Как всегда, я шла впереди, обследуя попадавшиеся мне кустики в точках ягод. Раздвинув очередной такой куст, я нос к носу столкнулась с собакой, которая, по-видимому, искала тут лягушку или ежа, надеясь позабавиться. Это был рыжий кокер, суссекс-спаниэль с большими ушами и человеческими глазами, с длинными-предлинными белыми усами, торчавшими в разные стороны и блестевшими сотней капелек осевшей воды.
Он тявкнул и обнюхал мои ботинки. Потом с независимым видом повернул в сторону и пропал в траве. Тогда-то я и услышала низкий голос, звавший собаку по имени, обернулась и впервые увидела его. Моего Валентина Александровича.
–
Я обернулась и увидела, как из плотной завесы мокрого тумана выходит высокий полный человек, опирающийся правой рукой на изящную резную трость. Одет он был в белую рубашку, рукава которой закатал гораздо выше локтя, и темные вельветовые брюки, потертые на коленях. Двигался медленно, словно преодолевая какое-то увечье. Густые седые волосы доходили ему до плеч и при каждом шаге волнообразно вздрагивали, падая на лицо засаленными прядями.
Замечательное это лицо хранило следы былой красоты, и было в нем какое-то странное неуловимое выражение, оно порой вспыхивало, озаряя черты мягким внутренним светом. И ты, глядя на него, понимал, как много знает про все на свете стоящий перед тобой!
И еще догадывался, как влекло его желание рассказать кому-нибудь, кто согласится быть ему другом, обо всем том, что случилось с ним за долгую жизнь, ибо он был немолод. Не хотелось бы говорить стар, хотя это слово и звучало вернее.
Потребность говорить росла в нем, вероятно, по мере ухода от цивилизации и времени молодости, для которого слова значат не так уж много. Господи! Сколько же он молчал! – следовало бы воскликнуть мне, стоило только взглянуть на постоянно приоткрытый рот этого человека, еще не знавшего, каким образом обратиться ко мне, но уже готового это сделать.
Я подумала: надо же, есть еще более сумасшедшие люди, чем мы, – они ГУЛЯЮТ В ДОЖДЬ С СОБАКАМИ!
– Я вижу, вы познакомились с моей Лори, – протянул он улыбаясь и щуря лукавые глаза, – она редко подходит к незнакомым. Но для вас, видимо, сделала исключение. Нехорошо, дорогая, – он согнулся, как к ребенку, обращаясь к спаниелю, который стоял у его ног и внимательно слушал, повернув голову набок, – ты пристаешь к незнакомым людям. Ну разве ведут себя так воспитанные собачки? – Лори получила свою порцию мясных шариков, припасенных хозяином для лесной прогулки в глубоком кармане брюк.
Потом этот странноватый человек прищурился на меня и начал рыться то в кармане рубашки, то в заднем кармане брюк. Наконец он извлек оттуда пачку сигарет и зажигалку, проникновенно затянулся, глотнул дым и выпустил его кольцом через рот. На правом его мизинце золотился перстень с каким-то красным камнем. Вероятно, рубином.
– Прошу извинить мне мою давнишнюю слабость, – продолжил он, стряхивая окольцованным мизинцем нагоревший столбик пепла, – я курю. Ничего не могу поделать! Я весь во власти вредных привычек… – Он помолчал, разглядывая во мне свою следующую реплику, и спросил: – Вы, разумеется, очень любите лес, раз отважились прийти сюда в такую погоду?
Только тут я заметила, что давно уже стою с приоткрытым ртом, и спешно его закрыла, чтобы, впрочем, вновь открыть его и ответить:
– Сегодня дождь. Мы обычно остаемся дома, но дождь уже очень давно, поэтому мы все равно пошли.
Я заметила вопросительное выражение в его глазах и догадалась, что относится оно к моему нечаянному «мы».
– Я и моя бабушка, – исправилась я.