Источник солнца

Он вернулся домой слегка раздосадованный чужим богатством. Отец, наскоро расспросив его об увиденном, решил, что досада проистекает от скуки. Ясно: мальчику в музее не понравилось. Но ничего: древо культуры чаще прививают на дичок. Маня за обедом, доедая голубец, весело сказал Евграфу: «Вот ты теперь знаешь, что Пастернак – это не овощ, а писатель. Запиши в тетрадку свои впечатления, ладно?» Евграф записал. Он вел тетрадь – нечто наподобие дневника, где записи велись, правда, не по дням и даже не по темам, а по впечатлениям. Так, рядом с коротким рассказом о сооруженной над озером тарзанке мог соседствовать пассаж об интересном фильме или характеристика нового приятеля, которых у Евграфа было немало. Теперь туда он внес эссе о Пастернаке. Это диковинное слово «эссе» нравилось Евграфу. Оно отдаленно напоминало по ощущению своему бисквит. Где и когда услышал он его впервые – Евграф не помнил. Но скорее всего, от отца. Тот тоже был лингвистическим гурманом каких поискать.

Евграф Соломонович, покорно шедший вслед роящимся в голове образам, вдруг остановился и захотел вспомнить, откуда свернул на тропинку Пастернака. Но воспоминания сплетались в тугой клубок, не оставляя хвостика, за который их можно было бы распутать. Земную жизнь пройдя до половины, я оказался… он заблудился. Но нисколько по этому поводу не переживал. Блуждание заменяло ему сон и было приятным. Он снова видел Маню, мать, отца…

Незаметно для себя Евграф Соломонович забылся сном до самого утра. Около половины девятого в гостиной звонко захохотали, и он проснулся в новый день. Просыпаясь, он обыкновенно боялся встать не с той ноги в прямом смысле слова. Поэтому, прежде чем высунуть ступни из-под одеяла и спустить их на ковер, он долго лежал в постели и зевал. Зевал он звучно, с постаныванием, и каждый раз словно выражая определенное настроение. Было у него зевание-вопрос, зевание-ответ, зевание-угроза, зевание-просьба. На все случаи жизни. И вот сейчас он широко зевнул и почувствовал, как маленькая горячая бусинка слезы стекла к носу. За стеной все так же время от времени слышались взрывы хохота: один голос высокий и звонкий, как серебряный колокольчик, другой – гораздо ниже и тише. Смеялись Сашка и Артем. Это по чьей же непредусмотрительности их оставили ночевать в одной комнате? Евграф Соломонович мысленно рассердился на виновника «непредусмотрительности» и недовольно сморщил брови. Они же наверное не спали. Шептались до рассвета. Ох, дети!.. о чем они там хоть смеются? Евграф Соломонович откинул одеяло, поискал ногами тапочки, нашел, встал и прокрался к двери. Нужно было ее чуть-чуть приоткрыть, – и тогда сквозь щелку становилась видна вся гостиная. Он слегка толкнул дверь рукой и прислонился плечом к косяку.

Артем полусидел на кровати, весь лохматый и еще заспанный, с припухшим лицом, а в ногах у него, на полу клубком, свернулась Сашка. Она пускала в брата белые бумажные самолетики, изготовленные в каком-то страшном количестве, и при каждом попадании (а не попасть с такого расстояния было просто немыслимо) издавала победный клич. Оба начинали хохотать. Сашка то и дело выкрикивала стишок собственного, вероятно, сочинения: «Если хочешь ты быть сильным, надо бы тебе быть синим». Сама она приходила от этого в восторг, но радовалась еще больше, когда ее великовозрастный брат, подстраиваясь под лад юной сочинительницы, декламировал продолжение: «Если хочешь быть прекрасным, надо бы тебе быть красным!»

Долгий смех у детей – предвестник истерики. Евграф Соломонович попытался представить себе, во что выльется у его племянницы это нервное возбуждение, и ужаснулся. Как они станут укладывать ее спать? Она же разгуляется и ни за какие сокровища не согласится сомкнуть глаз. Оба глаза. Надо что-то непременно делать. Евграф Соломонович вознамерился было выйти в гостиную и обо всем этих двоих предупредить, однако в последнюю секунду вспомнил, что накануне была выволочка, в которой участвовал и Артем в том числе, а посему наутро надлежало еще пребывать в состоянии обиженности. Артем-то и думать, скорей всего, забыл. Но ничего: это говорит лишь о его безответственности, которая прогрессирует тем больше, чем чаще он видит пример брата. Нужно преподать ему урок: пускай посмотрит на мое недовольное лицо и подумает о том, что сделал. Именно так.

И Евграф Соломонович остался в кабинете. А веселье тем временем продолжалось.

– Среди некошеных полей

– Живет лохматый дуралей… – Артем отбился от самолетика, пущенного ему прямо в лицо.

– Не знает никаких забот

– И веселится круглый год…

Сашка бросила самолетики и вцепилась руками в ногу Артема, пытаясь стащить его с кровати на пол. Глядя на нее можно было подумать, что именно в этом состоит счастье любого ребенка. Артем вяло сопротивлялся.

– А если б год квадратный был,

– Он всех бы нас развеселил!..

– Что это за дуралей? – Сашка замерла, по-прежнему не отпуская Артемову ногу.

– Дуралей? Да так, живет один. Я его на днях видел. Привет передал.

– Где видел?