Источник солнца

…А в далекой Тарусе хитрые украинские гастарбайтеры, так не вовремя найденные Настей по объявлению в газете, нелегально подключались к их, Декторов, тамошнему телефону.

Округа погружалась во мрак, и писатели мирно спали в своих теплых постелях.

Глава 14

…Он был сторонником гуманных идей.

Из песни Б. Гребенщикова

Артему всю ночь снились лошади: будто он сам скачет верхом на одной из них – рыжей от копыт до кончика хвоста, – а другую, черную, левой рукой держит рядом на поводе. Смутное желание схватить рыжую за ухо вместо положенного кожаного ремешка, идущего от морды к седлу, убедило Артема в том, что это все-таки сон. Ибо сны ему зачастую казались истиннее любой реальности.

Хватание во сне привидевшейся вам лошади за уши, если вдобавок вы, бодрствуя, катались на велосипеде, объясняется, по Фрейду, очень и очень просто. Фрейда Артем читал и тут же – прямо во сне – все себе объяснил. Обычная соматическая реакция организма.

Евграф Соломонович спал беспокойно и за уши никого не хватал. У него болел желудок, для которого ужин не прошел даром. Так и стоял в горле, стесняясь провалиться глубже. Чувство ночной тошноты Евграфа Соломоновича не пугало, но изнуряло страшно: он пытался лечь так, чтобы придавить больной пищеварительный орган к матрасу, и тогда тот как будто шел на мировую. Полежав немного и удостоверившись в лояльности своего организма, Евграф Соломонович тихонечко перекатывался на левый бок и сворачивался калачиком. Он вспоминал, как давно, еще в школе, его учительница биологии читала им статью из какой-то желтой газеты о женщине, любившей спать в позе эмбриона, и о мужчине, ее бросившем, когда та ему это свое пристрастие озвучила по-научному.

От этого воспоминания еще беспокойнее становилось Евграфу Соломоновичу. Он иной раз покрывался холодным потом и чувствовал учащенное сердцебиение. Ждал, что вот-вот случится что-то страшное… но ничего не случалось. И к утру он обычно засыпал.

Так было и в эту ночь. На кухню он явился – руки в брюки, – когда все уже позавтракали, но еще не успели разойтись по делам. Нездоровая бледность лица Евграфа Соломоновича заставила Настю догадаться о долгой ночи физических страданий мужа. Евграф Соломонович пожелал всем доброго утра и отказавшись от своей каши в пользу голодания, сел-таки на стул.

– Настя, когда допьешь кофе, зайди ко мне, пожалуйста. Мне надо с тобой поговорить. – Он вздохнул, поднялся и вышел.

Валя, успокоенный вчерашней ночной беседой с мамой, больше не воспринимал присутствие Евграфа Соломоновича как молчаливый упрек себе и снова жил полноценной жизнью: ел толстый бутерброд с маслом и сыром, запивал все это густым какао и думал, что неплохо было бы сегодня на Черкизовском рынке прикупить себе модные брюки.

Консенсус с миром был найден. Мир мог отдыхать.

Секрет консенсуса был прост: Настя, перебирая рыжие колечки Валиных волос пальцами, когда тот положил голову к ней на колени, сказала: «…все так, как ты к этому относишься». По сути Настя не открыла Америку, но Вале эти ее слова зажгли свет в конце туннеля. Я повторюсь: кажется, мы очень недооцениваем банальности. Ох, как недооцениваем!

И он отнесся. Одним словом, он уподобился тем самым «хреновым независимникам», которые были его друзьями и на которых меньше дня назад он негодовал. Теперь, оправдав для себя собственное существование на этом свете, Валя находился совершенно в своей тарелке. Евграф Соломонович, если бы узнал о метаморфозах сыновней личности, вероятно, остался бы доволен такими выводами, которые из всего сделал Валя. Евграф Соломонович давным-давно уверовал в то, что все мы ходим под богом и используем друг друга. Просто одни в этом преуспевают, а другие – нет.

Евграф Соломонович любил Валю и желал ему всяческого добра.

Евграф Соломонович усердно мерял кабинет шагами, заложив руки за спину и глядя в пол. На полу был ковер повышенной ворсистости, и в нем при ходьбе утопали ноги. Евграфу Соломоновичу очень нравилось, как они там утопали, и свои хождения он не прекратил, даже когда, слегка ссутулившись, вошла Настя. Так она входила почти всегда: крадучись. Можно было подумать, что делает она это, дабы не потревожить покоя мужа, который в любую минуту мог быть занят трудоемкой интеллектуальной работой. В семье Декторов каждый живший под одной крышей с ее бессменным главой примешивал крадучесть эту самую в движения. Правда, в разной пропорции. Меньше всего «крался» по комнатам Валя. Двигался он угловато и вам, при встрече с ним, неслучайно думалось, что он доволен собственной тонкостью и стройностью выше всякой меры, но вот с длинными руками и ногами управляется не так-то легко. Он словно всякий раз извинялся за то, что не может компактно сложиться и принять масштаб имевшегося помещения. У Насти же наоборот крадучесть с годами перешла в качество характера. И ведь при всем при этом она была веселой женщиной!