Извинившись перед остальными, они отошли в сторону, под галерею. В тени, за одной из колонн, Сэйзед повернулся к Тиндвил. Несмотря на тяжелое положение, она выглядела такой умиротворенной, такой спокойной и уравновешенной. Как ей это удавалось?
– Ты запасаешься большим количеством качеств, Сэйзед, – глядя на его пальцы, заметила Тиндвил. – У тебя ведь наверняка есть и другие метапамяти, припасенные заранее?
– Я использовал всю бодрость и скорость, когда бежал в Лютадель. А здоровья у меня не было – все потратил, когда заболел, еще на юге. Я собирался заполнить память, да так и не успел. У меня в самом деле есть большой запас силы и веса, равно как и много оловянной метапамяти. Но ведь в нашем случае запас не помешает, верно?
– Возможно. – Тиндвил посмотрела на группу, собравшуюся у стола. – Если приготовления помогают тебе не думать о неизбежном, то они ненапрасны.
Сэйзед почувствовал озноб.
– Тиндвил, – спросил он тихо, – почему ты осталась? Здесь тебе не место.
– Как и тебе, Сэйзед.
– Они мои друзья. Я их не брошу.
– Почему же ты убедил сбежать тех, кто ими руководил?
– Чтобы хоть кто-то освободился и выжил.
– Выживание – роскошь, временами недоступная правителям, – не согласилась Тиндвил. – Когда принимаешь преданность других, обязан принять и ответственность. Большинство из этих людей погибнут, но они не должны чувствовать, что их предали.
– Они не…
– Они ждут, что их спасут, Сэйзед, – прошипела Тиндвил. – Даже Доксон, самый практичный в банде Кельсера, думает, что они выживут. И ты знаешь почему? Потому что в глубине души они уверены, что кто-то их спасет. Кто-то, уже однажды спасавший, единственная частица Выжившего, что у них сохранилась. Она их единственная надежда. И ты ее отослал.
– Чтобы она выжила, Тиндвил, – повторил Сэйзед. – Нельзя было допустить, чтобы Вин и Эленд тут погибли.
– Надежда никогда не умирает. – Глаза Тиндвил сверкали от ярости. – Я-то думала, что ты это понимаешь. Думаешь, я выжила, проведя годы в лапах заводчиков, только благодаря упрямству?
– Значит, одно из двух – упрямство или надежда – заставило тебя остаться?
Тиндвил вскинула голову:
– Не то и не другое.
Сэйзед устремил на нее долгий взгляд. Они стояли в темной нише. В бальном зале люди строили планы, их голоса эхом разносились под сводами. Блики света из окон танцевали на мраморном полу, отражались на стенах. Медленно и неуклюже Сэйзед обнял Тиндвил. Она не сопротивлялась, только вздохнула. Потом он закрыл свои оловянные метапамяти, и чувства нахлынули мощным потоком.
Ее мягкая кожа, ее теплое тело затопили, погружая в объятия. Ее голова лежала у него на груди. Запах ее волос – не запах духов, а чистый, четкий аромат – заполнил ноздри. Это было первое, что Сэйзед ощутил за три дня. Непослушной рукой террисиец стянул очки, чтобы ясно видеть.
– Знаешь, почему я тебя люблю? – тихо спросила Тиндвил.
– Это непостижимо для меня.
– Потому что ты никогда не сдаешься. Есть люди что кирпичи – твердые, несгибаемые, но, если долго по ним бить, они треснут. Ты… ты как сильный ветер. Ты всегда здесь и вроде бы кажешься податливым, но на самом деле испытываешь всех на прочность. Не думаю, что твои друзья понимают, насколько ты был силен.
«Был, – подумал Сэйзед. – Она уже думает о нас в прошедшем времени. И… считает это правильным».
– Боюсь, моей силы не хватит, чтобы их спасти, – прошептал он.
– Но троих ты спас. Ты был не прав, когда решил их отослать… но, может быть, и прав тоже.
Сэйзед закрыл глаза и прижал ее к себе. Он любил, восхищался и одновременно проклинал ее за то, что она осталась.
Но и за это тоже любил.
Внезапно на городских стенах забили сигнальные барабаны.
51
И потому я рискнул в последний раз.
Туманный утренний свет являлся тем, что не могло существовать. Туман уходил до восхода солнца. Он испарялся в тепле – конденсировался и исчезал даже в запертой комнате. Он не мог выдержать света восходящего солнца.
Но выдерживал. Чем дальше от Лютадели они уходили, тем дольше по утрам задерживался туман. Перемены были едва заметны – отряд все-таки удалился от города лишь на расстояние нескольких дней верховой езды, – но Вин их ощущала. Она видела разницу. Сегодня утром туман показался даже сильнее, чем она ожидала, – он не ослабел с восходом. Он скрадывал солнечный свет.
«Туман, – подумала Вин. – Бездна».
Уверенность в этом все крепла, хотя она ничего не знала наверняка. И все же Вин почему-то казалось, что она права. Бездна должна быть не монстром или тираном, а силой более естественной и оттого более пугающей. Живое существо можно убить. Туман же… страшнее. Бездне не нужны священники, чтобы поработить людей, – достаточно их собственных сверхъестественных страхов. Армии тоже без надобности, ведь вместо них убивает голод.
Как можно бороться с тем, что больше континента? С тем, что не чувствует гнева, боли, надежды или милосердия?
Но именно Вин должна была сразиться с подобным врагом. Она сидела на валуне возле ночного костра, прижав колени к груди. Эленд еще спал, Призрак ушел на разведку.