Исток

Косьма схватил баклажку с родниковой водой, поднёс к губам юноши, бережно приподнял его голову.

После первых несмелых глотков исстрадавшийся раб ухватился обеими руками за баклажку, словно боялся, что её у него могут отнять, припал губами к узкому горлышку и не оторвался, пока не осушил.

Лишь после этого юный раб выронил баклажку из рук, медленно поднял веки, огляделся, устало вздохнул и замер, напряжённо ожидая то ли мучительной пытки, то ли немедленной смерти.

Вдруг на лице его появилась блаженная улыбка, и юноша отвернулся к стене, задышал ровно и сильно.

Косьма понял, что спасённый юноша погрузился в сон и что теперь ему уже не требуется ничего, кроме тишины и покоя.

Склонившись над соплеменником, брат Косьма единым духом прочитал двенадцать молитв, благодаря Вседержителя и святителя Николая за счастливое избавление от лютой погибели юного славянского раба, затем снял с огня чечевичную похлёбку, затеплил в глиняной плошке узкий фитилёк, очинил лебединое перо, собрался с духом, наскоро помолился и принялся выводить на телячьей коже угловатые буквицы: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалище губителей не седе.

Но в законе Господни воля Его, и в законе Его поучится день и нощь.

И будет яко древо насаждено при исходящих вод, еже плод свой даст во время оно; и лист его не отпадёт, и вся, елико ещё творит, успеет...»

Вход в пещеру был плотно завешен звериными шкурами, но иногда порыв свежего ветра с моря задувал понизу, и огонёк в светильнике начинал трепетать, словно был он живым и желал оторваться от сального фитилька, улететь к небесам, к Господнему престолу...

Блаженно улыбался брат Косьма, водя послушным пером по пергамену, ясно сознавая величие дела, которому он решил посвятить все дни, отпущенные Богом для жизни сей.

На жёстком ложе порой беспокойно ворочался спасённый всеблагой волей Провидения молодой раб. Вскрикивал он в беспамятстве, взмахивал руками, словно бы и во сне приходилось ему сражаться с невидимым грозным врагом. «А может, то бесы вселились в несчастного и терзают его?» — подумал вдруг брат Косьма и, отложив лебяжье перо, подошёл к соплеменнику.

Долго и тщательно творил Косьма очистительную молитву над измученным юношей.

Подействовало слово Божие, слетела на голову юноши призванная благодать, успокоился он и засопел, словно малое дитя, задышал глубоко и размеренно.

Косьма вернулся к прерванному занятию, развернул пожелтевший от времени лист пергамена, вчитался в греческие священные письмена, призадумался, как изложить божественную премудрость славянскими словами, но отчего-то мысли его не могли упорядочиться, разбегались, перехлёстывали одна другую, и вместо раздумий над боговдохновенным текстом из глубин памяти выплывали полузабытые старые заговоры и наговоры, потаённые рецепты целебных отваров, способы излечения от лихорадки и бледнухи, знобухи и трепухи, ломовой и маяльницы, матухны и дрянищи...

Успокоение снизошло на Косьму лишь тогда, когда припомнил во всех подробностях, как составляется и варится зелье для восстановления утраченных по болезни сил.

Затем вновь, словно сами собой, сложились персты щепотью, обхватили обрезанное лебединое перо, а глаза тем временем уже устремлялись в лист пергамена, и губы уже шевелились, с натугой помогая подбирать наиболее подходящие славянские выражения.

Долго вглядывался Косьма подслеповатыми глазами в округлые греческие буквицы, долго читал все слова нараспев, долго думал, в муках шевеля пересыхающими губами, пока наконец не обмакнул кончик пера в глиняную чернильницу, пока не потекли на чистый пергамен слова:

«Сего ради не воскреснут нечестивый на суд, ниже грешницы в совет праведных...»

   — Эге-гей, брат Косьма!.. — донеслось от входа. — Выйди к нам, мы принесли тебе хлеба и рыбы...

Сурово тряхнув бородой, Косьма осторожно снял с колен пергамен, отложил в сторону перо, вздохнул и направился к выходу из пещеры.

На четвереньках прополз длинным лазом, отодвинул звериные шкуры и смежил очи, не в силах терпеть слепящий солнечный свет.

Молодые послушники дружно бухнулись на колени, выражая своё уважение мудрому отшельнику и ожидая его отеческого благословения.

Косьма размашисто перекрестил каждого и напутствовал тихими словами:

   — Да снизойдёт благодать Господа на ваши светлые головы, братья...

Послушники вручили брату Косьме два кожаных мешка с хлебами и сушёной рыбой.

   — Передайте отцу настоятелю, что прошу я по слабости здоровья моего прислать поскорее мёду скифского степного два горшка да овса меру, — сказал озабоченно брат Косьма. — И не задерживайте исполнение сей малой просьбы, ибо дело касается исцеления от недугов, препятствующих мне исполнять свой священный долг. Уразумели?

Молодые послушники согласно кивнули, переглянулись между собой, перекрестились и спешно отправились по гористой тропинке в Корсунь.

А брат Косьма полной грудью вдохнул свежий воздух, настоянный на степном разнотравье и запахе моря, удовлетворённо крякнул да и полез в узкий лаз, волоча за собой мешки с пропитанием.