Исток

На каждом повороте дорожки колесницы угрожающе кренились на один бок, мчались на одном колесе, рискуя вот-вот сорваться и опрокинуться, и когда повозки выравнивались, из десятков тысяч глоток вырывался слитный вопль — то ли от восхищения ловкостью возничих, то ли от огорчения, что никто из них не разбился.

Взятый сам по себе, ни один человек не желает пролития крови, но едва он оказывается на трибуне, внутри каждого — от плебея до высокопоставленного царедворца — просыпается зверь.

Почему всякий человек, не рассуждая, готов следовать за большинством? Неужели же заблуждающиеся, объединившись в партию, становятся правыми?

Всякая партия стремится уверить, что её цель — достижение всеобщего блага.

Всеобщее благо — та иллюзия, которой в природе не существует, но которую старательно измыслили люди серые в надежде привлечь на свою сторону как можно больше приверженцев.

Всеобщее благо — вековая мечта всех лентяев.

Идея прижизненного всеобщего благоденствия неизменно заводила государства и народы в исторические тупики.

Никто не спорит с очевидной истиной — мир должен принадлежать труженикам, но отвеку так повелось, что трудятся одни, а пользуются плодами их трудов совсем другие...

Чем толпа многочисленнее, тем сильнее. Но правды в ней не прибавляется. Толпе нужны зрелища, ей всё едино — возносить ли удачливого возничего, низвергать ли неугодного монарха.

Лишённая способности рассуждать, толпа не раз вмешивалась в ход истории, и на этом самом ипподроме не раз случалось так, что ристания завершались воцарением нового императора.

Именно так взошёл на престол основатель Аморийской династии Михаил II, дед правящего монарха. Он был всего лишь начальником дворцовой стражи, когда был убит император Лев Армянин. Гвардия сделала своего предводителя императором, а толпа горячо поддержала военных, ибо видела в смене монарха выражение воли Бога. Но всегда ли толпа в своей деятельности руководствуется волей Всевышнего?

Почему история совершается именно так, как она совершается, а не каким-либо иным способом?

У богословов и историков есть лишь один ответ: всё совершается в соответствии с божественным Замыслом.

Но как угадать, в чём же именно он заключается?

Что ожидает Ромейскую империю, её народ и её монарха в самом ближайшем будущем?

Приведённый в немалое смятение бегством из-под Самосаты, Михаил желал бы знать, чем ему надлежит руководствоваться в своих действиях, но никто в целом мире не мог дать ответа.

Задумчиво покусывая губы, Михаил глядел не на дорожки ипподрома, а на волнующуюся толпу. Монарху предстояло всю свою жизнь разгадывать тайну толпы.

Он не мог признаться в этом никому, даже на исповеди, но это было именно так — монарх боялся своих подданных.

Боялся и презирал.

Как же управлять этим человеческим стадом, живущим заботами одного дня и торжествующим лишь при падении очередного кумира?!

   — Ну же!.. Ну!

Недовольно поморщившись, Михаил оглянулся на женский голос и увидел Евдокию Ингерину, переживавшую за возничего.

Разумеется, появление любовницы монарха в ипподромной кафисме было вопиющим нарушением этикета, но разве монарх не выше закона? Подлинное величие священной особе монарха может придавать некоторое сознательное отступление от ритуала — в этом Михаил уже успел убедиться не раз.

   — Быстрей! Быстрей!.. — не в силах сдержаться, выкрикнула Евдокия из-за спины императора.

   — Да что с тобой? — удивился Михаил. — Ты переживаешь так, словно от усилий возничих зависит спасение твоей души или твоё состояние.

   — Ты угадал, император! — весело откликнулась Евдокия, не отрывая глаз от дорожки ипподрома, где мчались во весь опор, приближаясь к последнему повороту, две колесницы. — Я надеюсь разбогатеть!

   — Мы с Евдокией сделали ставки, — меланхолично пояснил толстяк Агафангел. — Я поставил на сирийца, а Евдокия — на македонянина.

   — Крупные ставки?

   — Литра золота.

   — И из-за литры золота ты так заволновалась? — усмехнулся Михаил, недоверчиво поглядывая на свою любовницу. — Вот уж не думал...

   — А на кого бы поставил ты, государь? — полюбопытствовал Агафангел.

   — Вероятно, на Али, — сказал Михаил, чтобы своим ответом досадить любовнице.

И тут случилось невероятное — сирийский возничий не смог удержаться на колеснице, сорвался на дорожку и угодил прямо под колеса повозки македонянина, раздался нечеловеческий крик, и от недавнего претендента на победу осталось лишь кровавое месиво, жалкий комок окровавленной плоти.

А македонянин, даже не обернувшись, пригнал свою колесницу к конечному столбу.

Толпа, ещё минуту назад безмолвная, замершая при виде неподвижного тела сирийца, мощно взревела, приветствуя победителя ристаний.

Ипподромные служители проворно унесли то, что ещё минуту назад было сирийцем, дорожку засыпали свежим песком.

Трибуны неистовствовали от восторга.

Македонянин совершил круг триумфа, осыпаемый цветами и приветствиями, слегка очумевший от свалившегося на его голову нежданного счастья.