Исток

   — Нет ничего желаннее свободы, но слишком мало людей знают, что с ней делать и как обращаться. Я — знаю. Ты не пожалеешь о своём решении, князь!

Всякий дар требует ответа. Правило это было незыблемым у всех народов, и теперь Аскольд не сомневался в том, что этот урман до конца дней своих будет служить Руси не за страх, а за совесть.

А Аскольду давно нужен был такой человек, который и в Царьграде бывал, и в Сицилии...

* * *

После возвращения дружины киевского князя из холодных северных пределов Аскольд не стал жить в столице своего княжения, а вместе со своими воинами расположился в городе-крепости, расположенном на речном острове.

Елену и Феофанию поселили в деревянном доме, к ним были приставлены многочисленные слуги, которые исполняли малейшие прихоти и капризы Елены, словно она была княгиней киевской.

Положение её в доме киевского правителя представлялось ей шатким. Если князь Аскольд признал её своей женой, почему не познакомил со своими родителями? И для бракосочетания должен же быть и у диких тавроскифов хоть какой-то обряд?..

Порой Елена завидовала сестре Феофании.

Сестра Феофания ни минуты не могла сидеть без дела. Устроившись с рукоделием перед тусклым масляным светильником, она беспрестанно шила, вполголоса мурлыча себе под нос псалмы или задиристые куплеты — в зависимости от того, какое у неё было настроение. Порой она принималась поучать Елену, давать советы или некстати жалеть.

   — Вчера ночью отчего ты стенала громко? Варвар мучил тебя? — спросила сестра Феофания.

   — Да, — зачем-то солгала Елена и покраснела.

Лгать было противно, но и раскрывать свою душу перед Феофанией не хотелось.

Днём князь Аскольд никогда не приходил к Елене — у него было множество неотложных дел, его постоянно окружали ходатаи и просители, зато после вечернего пира, закрывшись в жарко натопленной спальне, Аскольд устраивал для Елены подлинный праздник плотской любви.

Мелко перекрестившись, сестра Феофания посмотрела на юную Параскеву — она никак не хотела называть её мирским именем — и с едва скрываемой завистью вымолвила:

   — А ты хорошенькая... Такие мужчинам нравятся.

Елена вспыхнула и опустила глаза. А Феофания, не отрывая глаз от рукоделия, заговорила с нескрываемой яростью:

   — В человеке, существе плотском и греховном, нет ничего божественного и блаженного, за исключением весьма малой части — того, что относится к душе... Только душа человека бессмертна, только она одна причастна Богу... И хотя жизнь человеческая полна тягот и несчастий, всё-таки она устроена весьма благодатно. По сравнению со всеми остальными живыми существами человек кажется божественным... Бог создал человека как промежуточное звено между ангелами и животными. Бог отделил людей от животных посредством речи и разума, и от ангелов — посредством гнева и похоти... И кто к кому приблизится больше, к тем и будет причислен — к ангелам или к скотине: всё зависит от того, как проживает человек отпущенный ему срок жизни... Если нет любви, удовольствие вначале разжигает плоть, а затем вызывает стыд и отвращение к животной страсти.

   — Значит, это любовь, — вздохнула Елена. — Я не испытываю отвращения и стыда, я ежевечерне только того и жду, когда же наконец придёт ко мне мой возлюбленный муж!..

   — Вся наша беда в том, что мы, женщины, не выносим одиночества... Но женщина похожа на кошку, а мужчина — на волка. Или на собаку. Могут они войти в гармонию?

   — Могут, — убеждённо воскликнула Елена. — Если любят друг друга.

   — Возможно, ты, как это ни прискорбно, права, — вздохнула Феофания. — И в таком случае я — круглая дура, потому что когда-то отвергла притязания Гордяты, а он больше и не глядит в мою сторону... Кажется, всё на свете я готова отдать, чтобы заполучить его в свою постель!

   — Тебе известна плотская любовь? — удивилась Елена. — У тебя был муж?

   — Скотина!.. Он-то меня и упрятал в монастырь... Я его вначале без памяти любила, а потом возненавидела...

   — За что?!

   — Он изменял мне с каждой шлюхой! А поскольку был трактирщиком, добра этого было у него всегда в избытке, — горестно залилась слезами Феофания. — И сейчас я ненавижу его, а он снится мне едва ли не каждую ночь.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Февральские вьюги укрыли снегами дреговичские болота и леса, в сугробах затерялось небольшое селение, где жили люди из рода Лося.

В низкой прокопчённой полуземлянке было тепло, в очаге горел добрый огонь, а где-то наверху выл ветер, морозное небо сыпало на серую землю снежную крупу, люто выли неподалёку голодные волки.

Замерло селение, будто залегло в спячку, как медведица.

Волхв Радогаст удручённо глядел в огонь очага, не зная, как помочь сородичам.

   — Скажи, дед, отчего наши боги оставили нас? — спросил юный Ждан. — Отчего они не помогают нам в беде? Отчего перестали посылать нам знамения?

   — Боги скрываются от людей, чтобы люди не докучали им, чтобы не воспользовались их добротой и не выманили у них секреты могущества, — вполголоса объяснял Радогаст.

   — Где они прячутся? Скажи мне, дед, и я пойду туда, позову богов...