Исток

В жарко натопленной гриднице было светло, как в ясный день, — трещали в очаге поленья, горели по углам глиняные жирники, на столе стояли свечи.

До сей поры Ждану не случалось бывать в боярских хоромах. Выросший в тесной полуземлянке, Ждан и не представлял, что бывают такие огромные жилища, — пожалуй, весь род Лося мог бы без стеснения разместиться в такой избе.

Пировали тут на славу — с порога оценил Ждан, оглядев столы, заваленные яствами. У него слегка закружилась голова от вида и запаха обильной еды.

   — Садись, Ждан! — пригласил князь Олдама. — Отведай, чем нас боярин Гаган нынче угощает. Небось прежде он тебя не звал за свой стол?.. Эх, Гаган!.. Таких умельцев иметь и покупать мечи за золото? Заморский товар всегда краше кажется... Когда только ума наберёшься, чтобы отличать, что есть добро, а что есть худо...

От запечённого молодого быка прислужник-челядин отхватил ножом здоровенный кус, прямо на ноже поднёс Ждану.

Другой холоп подал Ждану чашу с медовухой.

Утомлённый долгой морозной дорогой, князь Олдама сидел за пиршественным столом, отхлёбывал из серебряного кубка темно-золотистый мёд, постепенно согревался, и душа наполнялась весельем.

Тем временем прибежали песельники и гудошники, ударили в бубны, задудели в рожки, и пошёл пир на весь мир!..

В гриднице скоро стало так жарко, что Олдама и воеводы сбросили с плеч тяжёлые шубы, а боярин Гаган только успевал отдавать своей челяди приказания, чтобы подавали на стол жареных поросят и печёных щук, каши и похлёбки, меды и вина.

Гаган то и дело подливал греческое вино в кубок дорогому гостю:

   — Пей, брат Олдама! Гуляй!.. Однова живём!..

Вялая застольная беседа незаметно перешла в несвязные выкрики и здравицы в часть князя Олдамы:

   — Честь и слава князю Олдаме!

   — Пью на тебя, светлый князь!..

   — Здоров будь, князь!.. — разом закричали и киевские пасынки.

   — Славься, князь Олдама!..

Затем под закопчёнными сводами гридницы воцарилась усталая тишина.

* * *

Голодные холопы провожали алчными взглядами обильные яства, но сами не смели ни крошки взять с пиршественного стола. Подвыпившие ратники лениво жевали снедь, запивая хмельной медовухой.

   — А у нас нынче чудо свершилось! — припомнил боярин Гаган, заглядывая в осоловелые глаза молодого князя. — Хотел у тебя спросить, к чему бы это, если корова принесла телёнка с двумя головами, а?

Олдама поморщился, махнул рукой, ответил намеренно громко, дабы впредь у бояр и у сотников не возникало желания молоть языком попусту:

   — Не княжеское это дело!

Боярин Гаган согласно кивнул, затем подал знак челяди, чтобы несли новую перемену снеди, но Олдама поднял руку, требуя внимания, заговорил властно, словно правил не первое лето, а всю жизнь держал стол князя князей дреговичских:

   — Для того, чтобы гадать обо всяких чудесах и предзнаменованиях, есть волхвы и кудесники... Позвать сюда волхвов!.. Пускай объяснят смердам. А дело князя — вершить суд, и чтобы никто не смел... И никто не обижал дреговичей. Никто!..

Взбодрились его соратники, стали поднимать кубки с медовухой, выкрикивать наперебой:

   — Честь и слава Олдаме!

   — Славься, князь князей Олдама!..

   — Пью на тебя, светлый князь!..

   — Здоров будь!..

   — Мы все — твои дети!..

Олдама расплылся в улыбке, единым духом осушил серебряный кубок, откинулся к стене, из-под прищуренных век оглядел свою дружину. Здесь, за этим столом, сидели самые преданные ему люди. Лучшие из лучших. Не было среди дреговичей никого ближе и роднее, чем эти мужи и юноши. Неведомая сила объединила сородичей в единое племя, словно в пчелиный рой, и не просто объединила, но указала каждому его место — князю править, воину воевать, смерду землю пахать и бортничать...

Трудным для смердов было лето. А дружина пирует всегда всласть. Мёд и пиво, брага и вино, квас и сбитень — кому чего угодно, всего вдоволь. Хлеб на столе — горой.

А соль нарочно насыпана в огромные берестяные туеса — каждый величиной с лошадиную голову.

Гуляйте, братья!

Князь князей Олдама всех любит, всех привечает.

Слепой певец провёл руками по гуслям, мелодично зазвенели струны, и полилась песня о добром богатыре, отважно побеждавшем всех врагов племени...

Вдруг боярин Гаган прислушался к песне, которую пел слепой сказитель.

   — Ты это чего голосишь невпопад?.. — недоумённо спросил Гаган. — Богатство моё хулить замыслил?! А ну, повтори, что сказал!..

Сказителя толкнули в бок, чтобы он понял — вопрос боярина относится только к нему.

   — Не богатство возвышает человека, но слава о добрых делах... — испуганно вымолвил сказитель.

   — На конюшню его! И всыпать ему там... — приказал боярин Гаган. — Чтобы в другой раз не порол глупость!

   — Какая в том глупость? — осмелился спросить боярина его тиун.

   — Богатство моё хулить!.. Что он понимает в богатстве?! Богатство — это не золото и серебро, не оружие и не боевые кони, не меха и не челядь, как думает этот слепец... Богатство — это сородичи и боевые товарищи!.. Только они и возвышают человека! Без них — ничего... Никто!..

Боярские слуги заломили сказителю руки и поволокли вон из гридницы.

* * *

Ночевал Ждан на конюшне.