Исток

Ждан бежал заснеженным лесом, и над головой юноши то смыкались могучими кронами вековые дубы, то на короткое время открывалось небо, затянутое серой мглистой пеленой. На миг в разрыве низких туч проглядывал молочно-белый лик Бота-солнца, а с очередным порывом студёного ветра тучи вновь сходились и принимались сыпать на землю колючий снег.

Уже начинало смеркаться, когда перед Жданом открылась боярская усадьба, стоявшая на высоком речном мысу, укрытая от ветра и ворога с одного бока густым лесом, с другого — речным откосом, да по всей окружности — крепкими бревенчатыми стенами.

Через открытые ворота на боярскую усадьбу входил длинный санный поезд.

Единым духом Ждан по льду перебежал реку, вошёл в распахнутые ворота боярской усадьбы... и остановился в растерянности.

Никому не было дела до Ждана.

По просторному двору слонялись сытые ратники, гоготали без причины, задирали дворовых девок.

На высоком резном крыльце два подвыпивших гридя горланили петухами — кто громче.

Некому было поведать свою печаль...

* * *

Собравшись с духом, Ждан поднялся на крыльцо, где дорогу ему заступил крепкий ратник.

   — Куда-а?!

   — Дело есть. До боярина Гагана.

   — Утром боярин выйдет из горницы, вот тогда и поведаешь ему своё дело.

   — Да какое у него может быть дело? — громко заржал другой гридь, развернулся и плечом легонько толкнул юныша, отчего тот кубарем скатился с высокого крыльца.

Стоявшие поблизости ратники засмеялись, дворовые челядинки глупо захихикали.

Поднявшись на ноги, Ждан огляделся, хищно прищурился и выхватил из ножен меч.

Дворня в страхе разбежалась.

Ждан, набычившись, пошёл к боярскому крыльцу.

   — Эге, да тут никак правёж начинается!..

Гриди, караулившие вход в терем, обернулись на голос, увидели князя Олдаму, живо расступились.

   — Мне в дружину удальцы нужны, — сбрасывая с узких плеч тяжёлую шубу, сказал Олдама. — Ну-ка, поглядим, каков ты в деле...

В два прыжка Олдама сбежал по лестнице, выхватил меч и пошёл на Ждана. Не доходя до юныша двух шагов, остановился, ударил каблуками в снег, чтобы не оскользнуться, изготовился к рубке.

Из груди Ждана вырвался хриплый звук — не то всхлип, не то стон, — и со всего маху Ждан ударил мечом, норовя угодить по княжескому шелому.

Олдама увернулся, подставил под удар варяжский клинок, но меч от удара Ждана с тихим звоном разлетелся на две половины.

Ждан опешил.

Растерялся и Олдама, недоумённо поглядел на обломок меча в своей деснице, сплюнул и швырнул его в снег.

   — А ну, покажи свой меч, — вполне дружелюбно обратился Олдама к Ждану.

Тут же подбежали два гридя с горящими факелами, чтобы князь мог получше разглядеть оружие.

Олдама взял меч, покачал в руке, затем поднёс к глазам клинок, стал рассматривать каждую зазубрину.

   — Ты кто? — не отрывая глаз от меча, спросил Олдама.

   — Ждан, сын Бажена, из рода Лося.

   — Откуда у тебя этот меч?

   — Его мне дед выковал.

   — А не врёшь?

Ждан промолчал.

   — Как деда кличут?

   — Радогастом кликали, — глухо ответил Ждан. — Помер дед.

   — Жаль... Такого коваля я бы к себе взял.

   — Не вели казнить, вели слово молвить! — взмолился Ждан.

   — Говори.

   — Есть где-то тут у боярина Гагана на засеке добрый коваль, который может ковать и мечи, и узорочье всякое...

   — Кто же он?

   — Отец мой, Баженом кличут.

   — Вот ты и передай ему, чтобы к лету отковал десяток мечей... Железа и чего ещё требуется, пусть возьмёт у Гагана. Ты слышал, Гаган?

Боярин молчал, будто разговор его не касался.

   — Князь-батюшка, вели боярину отпустить отца в кузню! — взмолился Ждан.

   — Разве он у боярина? — удивился Аскольд, поворачиваясь к Гагану. — Что ж ты молчишь?

   — Чего мне говорить? — недовольно проворчал Гаган. — Не знаю, чего тебе ещё набрешет этот смерд! Нет у меня на засеке такого коваля...

Князь князей Олдама задумался, поглядывая сверху то на распростёртого у его ног Ждана, то на боярина.

   — Встань... Говори, как дело было.

Ждан поднялся и, чуть не плача, принялся рассказывать доброму князю про свои обиды:

   — Боярские тиуны забрали тятьку минувшим летом, в ту пору, когда следовало болотную руду варить. С самых тех пор его у нас в роду никто не видел, но люди сказывали, будто слышали его голос из боярского поруба, просил кинуть хлеба кусок...

   — A-а... Вона про кого речь, — будто припоминая, сказал боярин Гаган. — Было такое. Сидел у меня в порубе холоп... Мне и невдомёк, что то коваль был. Задолжал он мне четыре коробьи жита, вот и попал в поруб. Что ж, было миловать его? В то лето, когда недород был, взял четыре меры доброго жита, а отдавать и собираться забыл! Как бы не так!.. Тиуны дело знают...

   — Где тот холоп? — спросил Олдама.

   — Продал я его киевскому боярину Могуте, — признался Гаган.

Олдама сунул меч Ждана в свои ножны, сказал негромко:

   — Тебе дадут другой. Проси за свой клинок, чего ни пожелаешь. В дружину ко мне не желаешь поступить?

Ждан не знал, радоваться ему или огорчаться — великую честь оказывал ему дреговичский князь.

* * *

На боярской усадьбе для дреговичского князя был приготовлен пир.

В честь принятия в дружину Ждану дозволено было войти в гридницу.