Исток

Чернобородый. Вылез, клянусь воскресением господним!

Председатель. Но уж остальных мы непременно повесим.

Монах. Развяжите меня. Итак, дети мои, последнее напутствие.

Чернобородый. У меня тоже вопрос.

Председатель. Хватит, хватит, обед стынет. Повесим вас, тогда и спрашивайте.

Чернобородый. Разве что повесите собственноручно.

Председатель. Что такое? Ах да, палач тоже… Наваждение какое-то. Кто же, в самом деле, их повесит?

Чернобородый. Об этом я и говорю: кто же их повесит, ваша милость, если не я? Клянусь святым причастием, никто не сделает этого так ловко. Можете мне поверить: виселицу я знаю со всех сторон как свои пять пальцев.

Председатель. Еще один ускользает! Но иного выхода нет: кто-то должен ведь привести приговор в исполнение.

1-й член суда. Присоединяемся. Развязать его!

2-й член суда. Действуй, палач!

Чернобородый потирает затекшие руки и весело подмигивает Амелии. Возмущенно отвернувшись, графиня обращается к Колумбу.

Графиня. Видите? Вы хотели покарать их, но они не из тех, кого наказывают; они меняют хозяев, только и всего. И повесят теперь только вас – да матроса, который и вовсе ни в чем не виноват. Этого вы хотели, дон Кристобаль?

Колумб. Да, матрос… Вы правы. Амелия. Но что я могу?

Графиня. Я сказала вам, что.

Колумб. Я не хочу лгать, Амелия. Искусство не терпит лжи, и свои дневники я писал вовсе не для этого.

Графиня. Значит, пусть вешают невинных? Искусство требует жертв?

Колумб. Молчите. Я ничего не знаю…

Графиня. А вы еще верили, что есть далекие земли…

Колумб. Не надо, прошу вас.

Графиня. А дневники… Для чего бы вы их ни сочиняли, там все описано так подробно, так убедительно! И как вы открыли земли, и как находились там, и что нашли… Какой же вы поэт, если сами не верите написанному вами?

Колумб (не сразу). Вы правы. Амелия. Искусство говорит только правду. Должно говорить. (Обращается к председателю, уже собравшему бумаги.) За что нас осудили и хотят повесить? Почему не выслушали нас?

Председатель. Зачем терять время? Дело ясное. Сейчас повесим вас как разбойников.

Колумб. Мы не разбойники.

Председатель. А награбленное золото?

Колумб. Их величества послали нас за этим золотом. И не все ли равно, как мы его получили, если это сделано по их приказу?

Председатель. Их величества?

Колумб. Они послали меня на поиски земель, богатых драгоценностями. Мы нашли земли, добыли золото и везли его в Испанию, когда вы нагло напали на нас.

Председатель. А чем вы можете доказать это?

Колумб. Документами. Прикажите развязать меня.

Председатель. Развяжите. Но не спускайте с него глаз.

Колумб. Вот грамота их величеств.

Председатель. В самом деле… Но нашли ли вы эти земли?

Колумб. Вот здесь все описано.

Председатель листает дневник. Члены суда заглядывают через его плечо.

1-й член суда. И действительно, описано.

2-й член суда. Ни за что не поверил бы, не будь здесь адмиральской печати. Все приметы их и пиратов, которых мы разыскивали, совпадают. Но с документом спорить не станешь.

Чернобородый. Смотри ты, наш-то, а?

Председатель. Суд постановляет: слушание дела отменить, о случившемся доложить на благоусмотрение их величеств.

Графиня. Теперь, Кристобаль, я рассчиталась с вами.

Колумб. Вы придете ко мне?

Графиня. Нет. Теперь не время любить поэтов. Лучше уж палачей.

Картина пятая

В тюремной камере с каменными стенами и полом закованный в цепи Колумб, кутаясь в изрядно уже потрепанный адмиральский кафтан, лежит на соломе. Погонщик, стоя у стены, выцарапывает на ней очередную отметку.

Погонщик. Ну вот, ваша милость, еще один день прошел.

Колумб. Сколько раз я тебе говорил: не называй меня «ваша милость».

Погонщик. Ну как же: вы все же идальго. Перед тем как заковать вас, их величества, говорят, удостоили вас такой чести. Или врут?

Колумб. Не лгут. Только… все равно, не нужно.

Погонщик. Тогда уж и не знаю, как вас величать…

Колумб. Есть звание – выше дворян, выше королей… Кто правил в Ионии, когда пел Гомер? Где имена тех базилевсов? Кто были консулы, когда слагалась «Энеида»? Не их звания и прозвища определяют век. Жизнь вечная – это сказано не о них.

Погонщик (после паузы). А как же получилось, что вы были в такой чести и вдруг угодили сюда? Верно, сделали что-то уж очень плохое: сколько ни прошу, никак не расскажете.