Истоки

— Пусти! Ишь ты, какой ловкий! — сердито сказала она, одной рукой отталкивая его, другой удерживая.

Полные раскрытые губы ее были близко от него; он неловко, обхватив голову, поцеловал. Марфа отскочила к окошку.

— С ума сошел?

— И пошутить нельзя, — пробормотал Александр и, уходя из чулана, услышал ее слова, сказанные со смехом:

— Тебе бы только шутить!.. Эх, Саша, жаль, очень молоденький. Не буду губить.

Александр вышел на веранду. Ливень ниспадал за Волгу; здесь же над садом и над белыми, потемневшими с наветренной стороны домами, сверкая в лучах солнца, серебрилась водяная пыль.

Перешагивая через лужи, подошел почтальон в мокрой фуражке, подал Александру письмо.

— Где ваш мальчонка-кудряш? Он утрось ждал письмо от отца. Может, это и есть то самое, — сказал почтальон.

— Это Юрию, заказное.

Александр вскрыл конверт. Два раза прочитал, не веря своим глазам.

«Как же это так? Одним ударом меняется жизнь», — думал он.

Вошел в дом. Избегая взгляда отца, позвал дядю:

— Пойдемте на пару слов, Матвей Степанович.

Остановились у вишневого куста.

— Шура, что-то случилось?

Александр потомил себя и дядю минутным молчанием, сказал, сдерживая дрожание нижней челюсти:

— К-к-костю убили. — И протянул письмо Матвею.

Тот смотрел на письмо, не решаясь взять.

— Может, тут ошибка? — сказал Матвей.

Денис заметил перемену в лице сына, когда тот вызвал в сад Матвея: сузились глаза, щеки выбелила бледность. Он немедля пошел следом за братом и Сашей. Они стояли у мокрого куста вишни, тихо разговаривая. Случилось так, что все трое как-то разом посмотрели в глаза друг другу, и Денис если не понял, то почувствовал что-то неладное…

— Ты, брат, не того, не стесняйся, мы с Сашей друзья. У нас тайны друг от друга нет! — Денис придавил рукой плечо Александра.

Матвей вынул из кармана просторного полотняного пиджака бумагу, протянул брату, но тут же снова отдернул руку. И этот непривычно нерешительный жест напугал Дениса.

Несколько раз перечитал письмо, беззвучно шевеля посеревшими губами. Сквозь шум в голове слышал: в западине у родника защелкал соловей и, будто захлебнувшись, замер. Снова теплый, влажный после дождя воздух наполнялся заботливым гулом пчел, сверкавших крыльями в лучах солнца. Грустен был запах вишневых цветов, томительно прян дух согревающейся земли.

В голове зашумело еще сильнее, и Денису показалось, будто вишневый куст стремительно, прямо в глаза вытягивает свои ветви. Он отпрянул, падая навзничь. Александр и Матвей подхватили его, усадили на лавку, он привалился спиною к стволу дерева. Долго не сходила серая бледность с его щек. Ноздри нервно вздрагивали. Он проводил по лицу ладонями так, будто умывался, сняв с усов мокрые лепестки яблоневого цвета, с бессмысленно странным видом посмотрел на них.

— Костя… Вот как вышло… А тут сердце… — тихо, но договаривая фраз, сказал Денис, а его бледные, внезапно выцветшие глаза смотрели в далекий заволжский простор.

— Светлане пока не надо говорить, — сказал Александр.

— Пока не надо, успеет, нагорюется, — согласился Матвей.

Денис выпрямился, голос обрел твердость:

— Пойдем к Любови Андриановне — Больше всего боюсь за Женю: впечатлительный, нервный. Где же Юрий?

Из сеней выбежали шумные, веселые мальчишки и девчонки, нагибались над грядками, ощупывая мокрые цветы. Женя и Лена бегали по саду, раскачивали молодые деревца, стряхивая на головы дождевые капли.

В калитке, опираясь раскинутыми руками о стояки, утвердился огромный — годовой под навес — Макар Ясаков.

— А что, сват, мой зятек не явился? — колоколом гудел Ясаков.

— Пока нет, Макар Сидорович.

— Ничего, сват, явится. Дело у него такое, значит, секретное.

— Секретное, а гудишь на весь поселок, — послышался голос Юрия за его спиной.

— Авакай, курмакай! Беда мне с моим голосом. Даже во сне замычу, жена пугается. Помяни мое слово, сват, родит Светка внука, и Костя тут как тут. Я спустил до жены директиву: готовь брагу на двух хмелях. Зятька угостить надо. Жена для совета, теща для привета, а хороший тесть — когда выпить есть, — говорил Ясаков. — Э-э, сват Юрас, ты совсем несмышленый.

— Чем же я плох, Макар Сидорович? — подлаживался Юрий под простоватый тон Ясакова.

— Не понимаешь свою должность, вот чем плох ты, Юрас. Если бы меня поставили заместо тебя парторгом, к слову сказать, я бы похрапывал на всю Волгу. Отоспался бы, значит, и давай брюхо чаями греть. Потом покурил бы папирос с золотым ободком — и айда руководить! Надел бы френч, сапоги. А у тебя обмундирование без авторитета: рукава выше локтей. Аль денег не хватило на полную-то рубаху? Виду нет, сват, виду. — Ясаков вдруг округлил дегтярно-темные глаза. — Пойдем, Денисыч, в дом, сядем рядком, потолкуем ладком. Я дам тебе указания, как должность понимать. — Постукивая по своему потному темени, Ясаков закончил: — В этом сельсовете, как пчел в улье, много разных идей.

— Пойдем, Макар Сидорович, — согласился Юрий, — открывай кладовые сельсовета. Только ведь я уже не секретарь.