Истоки

— Вот это пополнение в крупновскую гвардию! — Юрий снял со своей шеи полотенце, накинул его на шею Михаила, притянул к себе, прижавшись горбатым носом к носу брата, как это делал давно, в детстве. — Ну, как нашел крупновский корень?

— Потом, потом расскажу, Егор.

— Вот и дождались мы с матерью, — сказал Денис. — Налетай, ребята, на закуску, пока подешевела!

Мать, Лена, Светлана и Женя угощали Михаила наперебой, лаская его глазами. И он устыдился своего прежнего безразличного отношения к родным. Сейчас произошло с ним то же самое, что случилось в детстве, когда он, неудачно ныряя в реку, глохнул от попавшей в ухо воды, а потом прыгал на берегу на одной ноге, склонив голову набок, и вода вытекала из уха, и вдруг начинал слышать лучше прежнего. Теперь внутренние пластинки, мешавшие ясно видеть и слышать, отодвинулись. И бессвязные ласковые слова, улыбающийся белозубый рот Ленки, руки матери, гладившие его руку, счастливая удовлетворенная улыбка отца из-под усов, веселые братья — все вдруг показало ему, что его любят таким, каков он есть, — дурным, несуразным. Окинув взглядом стол, уставленный свежей и вяленой рыбой, мочеными яблоками, ягодами и луком, он невольно сравнивал свою неустроенную жизнь с жизнью в отцовском доме. Да, тут все лучше, все добыто своими руками, чистое, свежее, пахнущее соками родной земли, возделанной трудом многих поколений. И теперь казалось ему, что стоит поселиться под крылом отца, поступить на завод, зажить суровой и правдивой жизнью труженика, как уже никакие ошибки с ним не случатся. Жизнь отца, матери, братьев представилась ему теперь не обособленной, а продолжением бесконечной жизни бесконечного множества разнообразных людей, и еще он подумал, что люди эти близки и нужны ему, потому что он крепко связан с ними не только родством крови, но и еще чем-то более сильным и глубоким. И свое прежнее он не принимал больше только за ошибку: то была жизнь со всеми ее сложностями и противоречиями. И никогда от прожитого не уйдешь, да и уходить не надо. И новую жизнь не начнешь без прошлого, хотя было в этом прошлом и постыдное.

— Мама, батя, братцы! — пьянея от вина и возбуждения, кричал Михаил. — Никакая сила не вытащит теперь меня из дому. Только вы не гоните меня. Не погоните? Я не хочу, чтобы меня отпускали.

— Ну что ты говоришь, сынок? — сокрушенно вздохнула мать, боясь, что сынок опять начнет опасно чудить. — Все для вас, живите дружно. Женитесь, детей растите.

— Я виноват во всем. Если бы вы знали, сколько за мной грехов накопилось!

— Да ну? — весело удивился отец.

— Да, много ржавчины. Вон Саня знает все.

— Хватит тебе исповедоваться-то, — твердо отрезал Саша. — Искупаешься в Волге, она смоет всю окалину.

В садике зазвенел девичий смех, какая-то кокетливая поманила:

— Море, выдь на минутку из берегов!

Федор ушел, белея в темноте мичманской фуражкой. Следом ушла Лена. Светлана, смочив духами свою белую шею, торопливо сбежала по ступенькам в сад, будто опасаясь, что ее задержат.

Денис опустил пониже пампу с голубым абажуром, откинулся в плетеном ивовом кресле.

— Не устал с дороги? Ну, тогда расскажи, сынок, как воевал.

— По-всякому, отец, воевали. Да я уж и забыл. Как увидел Волгу, попал в дом родной — прошлое отодвинулось далеко. Саша-то разве не рассказывал?

— Саня еще не разговорился, что-нибудь через год скажет. Он привез кусочек брони от нашего разбитого танка.

— И еще головку бронебойного снаряда неприятеля, — сказал Юрий. — Снаряд немецких заводов. Хорошая сталь! Хейтели делали для финнов снаряды. — Юрий склонился к уху Михаила, закончил шепотом: — Костю убила тоже хейтелевская пуля. Чуешь, какие узлы, какой еще не решенный спор!

Лежавший на пороге веранды Добряк вскочил и стариковским махом охранителя крупновской семьи метнулся во двор по частоколу светотеней.

Вошел в белом кителе Савва. На минуту Михаил почти исчез в его широких объятиях. От рук и груди Саввы пахнуло железом и мазутом.

— Значит, по-всякому воевали? — заговорил Савва. — Ну, ну, расскажи. Послушаем. Нас это касается, — он налил рюмку коньяку, кивнул раздвоенным подбородком, выпил. — Говори, Михайло!

Но мысли Михаила уже лихорадочно работали над тем, что сказал ему Юрий: о злой роли Хейтелей, бывших хозяев здешнего завода, в судьбе Крупновых. Рождение в тюрьме, каторга отца, смерть Кости, боец с отрезанными ногами, гибель молодых парней у дотов — все вязалось в одну тяжелую железную цепь.

— Ей-богу, моя информация субъективная, — сказал Михаил.

— Объективное-то нам малость ведомо. Ты выкладывай просто, от души. Разберемся, — подзадорил Савва. — Старикашка полковник Агафон Иванович Холодов уже просветил нас насчет стратегического значения нашей победы. Восторгался боевыми успехами нашей подшефной Волжской дивизии.

Имя Холодова разбередило в душе Михаила боль, пережитые унижения перед Верой, сознание своего позора.

— Сначала воевали плохо, мешал излишний энтузиазм. Целыми батальонами ходили в атаку на доты. Много погибало… Может, это только на нашем участке — я не знаю, я рядовой. И по должности и по характеру рядовой.