Истоки. Авансы и долги

Не раз замечал: заведут нас сопровождающие в семью, встанут в сторонке и с плохо замаскированной гадливостью посматривают на нас: чудят москвичи, в народ подались. Да спросили бы нас — мы бы рассказали, что этим людям нужно. Однажды с каракалпакским писателем Оразбаем Абдирахмановым забрели в первый попавшийся дом. Ясно, что через минуту из воздуха материализовался председатель колхоза помогать нам. Спрашиваю попутчика шепотом:

— Что-то больно долго переводит председатель мои вопросы?

Оразбай (он по-узбекски сечет) хорошо поставленным голосом объявил:

— А он учит, как надо отвечать.

Разумеется, с началом перестройки власти предержащие стремятся сузить или хотя бы замаскировать пропасть между управляющими и управляемыми. В духе времени много и хорошо говорят о человеческом факторе, об извечно присущих партийцам демократизме и личной скромности. Но если бы все до единой привилегии были отменены (чем пока и не пахнет), при командно-административной системе раскол общества сохранился бы в наиболее важной ипостаси: труд и управление им разделены, «низы» по-прежнему только инструмент в руках «верхов». Это даже язык уловил. В деловых бумагах то и дело встречаешь: таким-то колхозом проведена большая работа, на сегодняшний день хлопкоробами области собрано столько-то… Тут не просто бюрократический оборот. Умница язык выдает чиновника с головой; творительный падеж означает, как известно, орудийность — хлопкоробами собрано, они всего лишь орудия в распоряжении руководящей и направляющей силы.

Да ведь и прямее говорят. Послушаем руководителя Узбекистана. В содержательном, пожалуй что и глубоком, докладе касательно спасения Арала Р. Н. Нишанов счел необходимым дать указания и по текущим делам. Отметив, что уборка хлопка ныне идет не в пример лучше, чем прежде, оратор тем не менее распорядился: «Резервы для ускорения страды имеются во всех областях. Задача партийных, советских и хозяйственных органов заключается в том, чтобы подчинить интересам уборочной всю организаторскую и политическую работу, выставить на сбор все трудоспособное население колхозов и совхозов, создать условия для высокопроизводительной работы сборщиков».

Может быть, кто-нибудь внятно объяснит мне иные варианты исполнения этой директивы помимо, на мой взгляд, единственной: названные в докладе могучие органы гонят в поле неподатливое людское быдло, простите, стадо, простите еще раз, выставляют «трудоспособных человеческих факторов» на уборку от мала до велика? Вот теперь сказано совсем перестроечно.

Правда, в беседах с нами Р. Н. Нишанов пояснил, что руководству не чужды и модные ныне экономические методы управления: прежде за килограмм хлопка сборщику платили пятачок, теперь — гривенник, а где и пятнадцать копеек. Только у меня как у экономиста сильные сомнения: неоткуда взяться добавочному пятаку, разве что из другого кармана того же сборщика.

Много говорено о приписках хлопка в Среднеазиатских республиках. Вникнем, однако, в экономическую, стоимостную подоплеку аферы, чего пока никто не сделал. Генетическим, не поддающимся изменению свойством хлопчатника определенного сорта является содержание волокна в сырце. Колебания могут быть лишь в долях процента. В Таджикистане, например, в 1962 году в сырце содержалось 34,4 процента волокна. В 1984 году вопреки биологическим законам этот показатель упал до 29,4 процента, а известный селекционер Мусо Джумаев обнаружил хлопкоочистительные заводы, где из сырца получали всего-навсего 18 процентов волокна. В целом по Кашкадарьинской области Узбекистана в 1983 году выход волокна скукожился до 21 процента.

Чудес не бывает, они происходили только на бумаге. Представьте себе, что переработана тонна сырца. Из нее получат, как и всегда, 330 килограммов волокна. Но если в приемочной накладной написать, что сырец содержал 25 процентов волокна, завод обязан будет передать потребителям не 330, а только 250 килограммов конечного продукта. Образовалось лишнее, неучтенное волокно. Надо объяснить, откуда оно взялось. А это проще простого: достаточно показать в отчете, что принята не тонна сырца, а больше, то есть приписать несуществующий хлопок, за который платят, однако, сдатчикам настоящие рубли. Эти деньги приемщики и сдатчики делили меж собой. Рассказывают, что место приемщика на хлопкозаводе до недавнего времени стоило миллион. Понятно, жулики недолго продержались бы без опеки аппарата.