Истоки. Авансы и долги

Устойчивой, надежной ячейкой общества является семья, в особенности среднеазиатская семья. И если она арендует землю, то становится одновременно и производственной единицей, прочной настолько, насколько крепки родственные узы. Интересы личные, семейные, производственные нерасторжимы. Есть смысл приумножать имущество — трактор ли, культиватор ли останется в семье, если кто и подался в город. Нельзя будет истощать землю — она должна кормить и этих, что по дворику ползают.

Но я тут все об экономических материях, а между тем есть еще таинственное нечто, быть может, более важное, чем рубли и гектары. Будучи в Наманганской области, мы с корреспондентом «Правды» Акрамом Муртазаевым, можно сказать, случайно завернули в один хуторок. С нами был еще председатель колхоза «Комсомол», однокашник Акрама по школе. Издалека мы заметили переполох — мальчишка хворостиной погнал куда-то небольшое стадо. Позднее за дастарханом хозяин признался: думал, опять какая комиссия, станут спрашивать, зачем держишь трех коров, овечек. Носыржан Назруллаев не арендатор, подрядчик. С женой и тремя детьми шестой год обрабатывает гектар виноградника, гектар персикового сада, два гектара хлопчатника, но хлопок не здесь — в общем, поле — это вроде как нагрузка. С точностью до рубля он рассказал нам условия пудрата, как на свой манер он называет подряд.

Если свести полтора десятка видов заработка к общему знаменателю, суть дела проста: с рубля плановой продукции Носыржан получает 8,7 копейки, зато весь сверхплановый урожай его. Иначе говоря, сперва человек обязан за символическую плату потрудиться на благо колхоза, а после может и на себя. Будет неугоден — надо только повысить план, и подрядчик сам уйдет, гнать не надо. Порядок нехитрый, давно известный и в общем-то этому мужику подходящий. Достаточно глянуть на его ручищи, босые ноги (обувь излишня, потому что кожа наверняка прочнее подметки) — такой заработает сколько надо при любой обдираловке.

Мне кажется, не деньги его заманили сюда, во всяком случае, не одни деньги. Дом в кишлаке он оставил старшему сыну, а здесь, на отшибе, построил себе двухэтажный особняк. Все сам, даже рамы и двери не покупал. Лоскутка земли без пользы не пропадет. Под персиковыми деревьями взлелеял огород, это уже вовсе свое — по плану огорода не существует. Виноградник — такие раньше на картинках рисовали, когда изображали рай. А в центре всей красоты он — творец, хозяин, вольный человек на почтительном расстоянии от догляда раисов.

Почему бы ему не взять землю в аренду — по сути, тут готовая семейная ферма. Да, он читал про аренду в газете, и по телевизору показывали. Это бы всего лучше. Он уж и к трактору приценялся. «Беларусь» и культиватор — для начала достаточно. Тогда не надо будет ходить на поклон в колхоз, просить одно-другое. В сад и виноградник он чужих, конечно, не пускает, а на хлопке без машин нельзя. Купить в складчину? Можно и так, но лучше свои машины. У него бы они не стояли: у себя управится — на чужом поле поработает.

Тогда зачем колхоз? Собеседник покосился на председателя, помялся (неловко все же сказать в лицо человеку, что тот лишний на земле), однако в конце концов нашел и председателю применение: пусть колхоз покупает у него плоды, только цену дает хорошую, сам он торговать не любит. Это будет уже не колхоз, а посредник, сбытовой кооператив? Может, и так, только и там председатель нужен. (Комизм ситуации заключался в том, что, когда Носыржан не мог найти подходящего русского слова и переходил на узбекский, переводил нам председатель колхоза Валиджон Урунов, славный, впрочем, мужик. Он пообещал, что Носыржан станет у него первым настоящим фермером, и неожиданно добавил: «Я буду прогрессивным председателем». Мы с правдистом неприлично хохотнули.)

Такие встречи, а их было несколько, — они как якоря надежды, как сигнал спасения. В чудовищном переплетении бед — экологических, хозяйственных, политических, правовых и не умею сказать, каких еще, — когда огромный край словно бы сползает в бездну и, кажется, нет даже намека на силу, которая удержала бы его на краю пропасти, когда с отчаянием наблюдаешь легкомысленную суету власть имущих и усталую покорность вверенных им людских особей, равнодушных уже, на то похоже, к вырождению и погибели, в те воистину роковые минуты, когда впору смиренно молвить: «Прими наши души, Господи!» — тут-то чудесным образом приходит спасение или хотя бы вера в него. Есть твердь под ногами, сохранено вечное, и, пока оно с нами, не все потеряно, события обратимы.