Истоки. Богословие отцов Древней Церкви

Я искал сущность [Бога] в самом себе, словно она подобна тому, что есть я, и не нашел ее.

Итак, я чувствую, что Бог — далеко за пределами моей души. Тогда, чтобы коснуться Его, я, вспоминая об этом, изливаю душу мою. В самом деле, как смогла бы душа моя достичь того, что надлежит искать за ее пределами, если не возвысится над самой собой? Если разум мой останется в себе, он увидит одного лишь себя и не узрит в себе Бога… Изливаю душу мою, и ничто больше не может войти в нее, кроме Бога. Ведь именно там, высоко за пределами души моей, обитель Бога моего. Там Он живет, оттуда глядит на меня, там сотворил меня… оттуда призывает и убеждает меня, оттуда направляет меня и приводит к пристани.

Живущий в вышних небесах в невидимой обители владеет и шатров на земле. Куща Его — это Церковь Его, доныне странствующая. Здесь и надо искать Его, ибо в куще познается путь, ведущий к Его обители. В самом деле, когда я изливаю душу мою, чтобы достичь Бога, почему я это делаю? — «Потому что я… вступал… в дом Божий», в таинственную скинию, где обитает Бог… Дом Божий на земле состоит из верных Ему людей…

Пророк [Давид] вошел в кущу и оттуда пришел в дом Божий. В восхищении созерцая святых, составляющих как бы различные части этого шатра, он был приведен в дом Божий неким сладостным ощущением, своего рода тайным очарованием — как будто из дома Божия доносились пленительные звуки какого–то инструмента. Он вошел в кущу и, услышав эту внутреннюю музыку с ее влекущей сладостью, последовал за ней… и пришел в дом Божий… Как же постиг ты тайну этой обители? — Среди песнопений радости и хвалы, — отвечает он, — среди праздничной музыки… В доме Божием длится вечное празднество… Там звучит хор ангельский, и явленный без покрывала лик Божий рождает неописуемую радость. Нет ни начала у этого праздничного дня, ни конца, который положил бы ему предел. От этого вечного праздника остался во мне неведомый отзвук, сладостно касающийся сердечного слуха, если только не примешивается к нему никакой людской шум. Гармония этой праздничной музыки чарует слух входящего в шатер и созерцающего чудеса, сотворенные Богом во искупление верных; и эта гармония влечет оленя к источнику вод.

Но мы странствуем вдали от Бога; наше преданное тлению тело отягощает душу, наш разум возмущается грузом помыслов. Только иногда, под влиянием внезапного желания, разгоняющего теснящие нас со всех сторон образы, удается нам расслышать эти Божественные звуки… Однако, сокрушенные собственной тяжестью, мы скоро вновь погрязаем в своих привычках, даем себя увлечь обыденной жизни. И как вблизи Бога мы находили радость, так, падая на землю, находим здесь источник стонов. Что унываешь ты, дума моя, и что смущаешься? Мы уже ощутили ли вкус тайной сладости, уже сумели разглядеть вершиною духа — правда, лишь на краткое мгновение и как бы в единой вспышке света — неизменно сущее. Откуда же твое смущение, откуда уныние? Ты не сомневаешься в твоем Боге. Тебе есть что ответить вопрошающим тебя: Где Бог твой? Я уже ощутил предвкушение неизменно сущего. Почему же ты смущаешься? Уповай на Бога. И душа по секрету отвечает: «Отчего и смущаться мне, как не оттого, что все еще не пребываю в этой обители, где вкушают ту сладость, куда я была перенесена лишь походя? Разве отныне могу я пить из этого источника, не ведая страха?.. Разве отныне я в безопасности от вожделений, словно они укрощены и побеждены? Разве демон, враг мой, не выслеживает меня? И ты хочешь, чтобы я не смущалась, когда я все еще изгнана из дома Божия?» Тогда отвечает он: «Уповай на Бога. Ожидая, найди Бога здесь, внизу, в надежде…» Отчего же надеяться? — Оттого, что я исповедаю. — Что же исповедуешь ты? — Что Он есть Бог мой, спасение лица моего. Мое спасение — не от меня. Я скажу, я исповедаю пред Ним: «Мой Бог есть спасение лица моего»…