Истоки. Богословие отцов Древней Церкви

Августин Иппонский

Проповедь 34 на Псалом 149, 2—6.

Иоанн Лествичник также указывает на интенсивность человеческой любви, чтобы показать силу эроса, соединяющего нас с Богом и являющегося Самим Богом. Образ любви совмещается с образом опьянения. Божественный эрос утоляет и одновременно вновь пробуждает нашу жажду: здесь ненавязчиво подхватывается ритм вхождения–исхождения, воспетый Григорием Нисским в его комментарии на Песнь Песней

Любовь: ее природа подобна Богу… ее действие — опьянению души; ее собственная сила — источник веры, бездна терпения, океан смирения.

Любовь, внутренняя свобода и сыновство различаются только именами, подобно свету, огню и пламени.

Если лик любимого существа… делает нас счастливыми, какова же будет сила Господа, когда Он втайне придет, сотворив обитель в чистой душе?

Любовь есть бездна света, источник огня. Чем она обильнее, тем сильнее пылает жаждущий… Вот почему любовь есть вечное возрастание

Иоанн Лествичник

Лествица, 30–я ступень, 3 (7) и 4 (9), 18 (37).

Цель аскетической жизни — не в том, чтобы увидеть прозрачность собственного ума. Ведь пронизывающий его свет исходит от Другого, сама удаленность которого взывает к любви. Любящий Бога всем существом обретает «тотальное ощущение уверенности в сердце» — в сердце, где в тигле благодати преображаются ум, сила и желание.

Не подлежит сомнению, что ум, когда он начинает часто подвергаться воздействию Божественного света, весь становится прозрачным вплоть до созерцания полноты собственного света… Но божественный Павел ясно учит, что все являющиеся уму образы… исходят от козней врага, принимающего вид Ангела света (2 Кор. 11, 14). Следовательно, нельзя приступать к аскетической жизни с подобным упованием… Единственная цель — возлюбить Бога в тотальном ощущении уверенности в сердце — то, что называется всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всея разумением твоим (Лк. 10, 27).

Диадох Фотикийский

Гностические сотницы, 40.

И вот — пурпурно–красочный текст Григория Нисского. Дом пира, погреб, где глухо бродит сусло и откуда поднимается густой аромат; жадные уста, опрокидывающие чашу за чашей в стремлении добраться до самого дна бочонка: здесь все — движение, багровый вихрь, прорыв за границы повседневности, опьянение Божественным эросом. Нужно быть виноградарем, чтобы понять этот текст, его обжигающую символику: разгар сентября, раздавленные гроздья, перепачканные суслом тела, молодое вино…

Поэма строгого аскета и безумного пьяницы. Поэма экстаза, «выхода из себя», когда человек, вырвавшись из упорядоченности и условностей повседневности, входит в полноту силы, в полноту спонтанности, присущих подлинной жизни.