Истоки первой мировой войны

С точки зрения канцлера и министра иностранных дел, существовала возможность того, что Британия останется нейтральной в войне, поскольку союз Британии с Францией и Россией так и не стал устойчивым. Бетман полагал, что если Россия начнет войну, то Британия в нее не вступит. В феврале 1912 г. была предпринята попытка во время визита в Берлин лорда-канцлера Холдейна достигнуть договоренности об ограничении морских вооружений, но переговоры ничем не увенчались. Переговоры о кооперации в строительстве железной дороги через Турцию в Багдад, о продаже португальских колоний в Африке, если к этому приведет финансовый кризис в Португалии, проходили в дружественной атмосфере до самого начала войны. Некоторые члены британского министерства иностранных дел стали подумывать, не окажется ли перевооруженная Россия более страшной угрозой, чем Германия. Бетман поверил, не без оснований, что англо-германское сближение реально, и что стоит избежать глобального кризиса, пока существует такая возможность. И французское правительство, и те в Британии, кто продолжал считать, что Германия представляет угрозу, были в недоумении от политики большого сближения с Германией, и выступали за тесные связи между Британией и Францией, а также за то, что сделать отношения более определенными. Сэр Айер Кроу писал в начале 1911 г.:

«Основной причиной такого курса было то, что Антанта не была союзом. Для отдаленных критических ситуаций ее нельзя рассматривать совсем как реальность. Так как Антанта не что иное как настроение, как направление генеральной политики, которое разделяется правительствами двух государств, но которое может перестать существовать с потерей смысла в ней»[107].

Французы увидели в улучшении отношений между Британией и Германией знак того, что союз Британии и Франции ненадежен. Австрия в конкретной ситуации на юго-востоке Европы в 1912–1913 гг. почувствовала, что ее союз с Германией не сможет дать ей той поддержки, на которую она рассчитывает. Кидерлен-Вехтер, министр иностранных дел Германии, заметил в октябре 1912 г., что пришло время подтвердить руководящую роль в союзе и предотвратить «переход лидерства в политике от Берлина к Вене, как ошибочно вообразил себе Аеренталь»[108]. Для Австрии это означало, что два государства могли рассчитывать на обычную помощь только в особом случае. Хотя Германия и оказала Австрии дипломатическую поддержку во время кризиса по некоторым вопросам, балканские конфликты не разрослись в войну в Европе, потому что Германия была не готова поддержать своего союзника в конфликте против Сербии. В то же время Россия, чья дипломатия не смогла остановить Вторую Балканскую войну, в которой сербы и болгары воевали друг против друга, была более обеспокоена грядущей опасностью из Константинополя, чем поддержкой Сербии. В этих условиях дипломатия Грея оказалась успешной, так как ни одно из великих государств не хотело войны. В конце девятнадцатого века в Европе царило согласие.

Балканский кризис показал, что формальные союзы не гарантировали поддержки и объединения во всех ситуациях. Постоянной проблемой двойственного союза оставалось то, что созданный для того, чтобы «справляться с непредвиденными обстоятельствами войны, он должен был удовлетворять интересы монархий и вести ежедневно дипломатию мира»[109]. Осенью 1913 г. стало ясно, что и франкороссийский союз также не давал гарантии общей поддержки России Францией. В октябре 1913 г. Германия по просьбе турецкого правительства послала военную миссию во главе с генералом Лиманом фон Зандерсом для модернизации армии Турции после ее поражения от Балканской лиги, и Зандере был назначен командующим войсками в Константинополе. Россия сразу выразила протест, подчеркивая, что посылка миссии явилась открыто враждебным действием, и обратилась к Франции и Британии за дипломатической поддержкой против Германии. Британия, которая уже послала своего адмирала в Константинополь командовать оттоманским флотом, не имела желания оказывать давление и склоняла Германию и Россию к компромиссу.