Истоки первой мировой войны

В 1908 г. германо-австрийский союз стал более конкретным. Внутренний кризис Оттоманской империи привел к Младотурецкой революции, после чего опять встал вопрос о положении Турции в Европе. Министр иностранных дел Австро-Венгрии Аерен-таль решил, что появилась возможность аннексировать две провинции — Боснию и Герцеговину, которые Австрия оккупировала с 1878 г., но которые до сих пор формально находились в турецком владении. Аеренталь был уверен, что сильная внешняя политика была единственным решением проблем, вызванных ростом национального самосознания внутри монархии, и объединение двух провинций было бы ударом по стремлению сербов создать государство южных славян. Аеренталю также казалось, что смелая инициатива продемонстрирует, что Австрия не полностью зависит от ее союзника-Германии. В самом деле, кайзер был раздражен, узнав из газет об аннексии Боснии и Герцеговины. Нужно было на деле продемонстрировать, что Австрия зависит от Германии, а также показать, до какой степени она может проявлять свою инициативу внутри союза. Российский министр иностранных дел Извольский, который надеялся восстановить международные позиции России, пообещал Аеренталю с пониманием отнестись к действиям Австрии в ответ на поддержку российских требований пересмотреть договоры о закрытии Босфора и Дарданелл. Но Аеренталь объявил об аннексии раньше, чем Извольский смог продемонстрировать дипломатическую поддержку этому в других столицах Европы. Извольский был чрезвычайно возмущен и чувствовал, что Аеренталь лично его предал. Отношения между двумя империями стали очень натянутыми, начали даже поговаривать о войне. Последовала недвусмысленная декларация начальника германского генштаба Мольтке его австро-венгерскому коллеге Конраду фон Хетцендорфу: «Как только Россия объявит мобилизацию — Германия сразу сделает то же самое»[99]. Это произошло после того, как Германия потребовала от России, чтобы та приняла аннексию. Кайзер был готов заявить, что он стоит за своего союзника, австрийского императора, «во всеоружии»[100]. В большей степени это было запугиванием: ни австрийцы, ни русские ие были готовы ни в военном, ни в экономическом отношении вести войну. Было только стремление показать сущность и границы союзнической системы, тогда как Германия ясно заявила о своей поддержке Австрии, а Россия получила не особо ревностную поддержку своих интересов в Константинополе от Парижа и Лондона.

В годы, прошедшие между боснийским кризисом и началом первой мировой войны, некоторые события повлекли за собой усиление и возобновление союзнической системы в Европе. Перевороты в Турции позволили России надеяться на компенсацию за свое унижение на Дальнем Востоке получением выгод на Балканах. Углубилось убеждение австрийцев, что они должны применить силу против Сербии, чтобы предотвратить падение Габсбургской монархии. Британское правительство в создании германского флота видело угрозу своим колониальным интересам. Германия осознала, что она должна предпринять некоторые шаги во внешней политике, как для достижения внутренних целей, так и для того, чтобы доказать, что мировой баланс сил должен измениться в ее пользу. Франция надеялась, что она сможет использовать союз с Россией для того, чтобы снова вернуть Эльзас и Лотарингию, и в то же время продолжать контролировать Марокко без вмешательства Германии.

В апреле 1911 г. возросшее волнение внутри Марокко дало повод Франции послать войска в Фес и приготовиться к установлению протектората над страной. Германия видела в этом шаге шанс добиться у Франции некоторых уступок, если не в Марокко, то во Французском Конго. Германское правительство сознавало, что в случае победы в конфронтации с Францией, оно укрепит свои позиции на парламентских выборах в 1912 г. Германия послала военный корабль в Марокко, в порт Агадир, с требованием компенсации от Франции, что явилось нарушением договоренности в Алгецирасе в 1906 г. Но план Германии дал осечку. Он показал, что союз с Австрией не стоил ничего, поскольку интересы самой Австрии были под угрозой, и поэтому австрийское правительство отказалось даже от дипломатической поддержки. С другой стороны, британское правительство, несмотря на сопротивление некоторых членов кабинета, объявило о своей солидарности с Францией. В речи министра финансов Великобритании, Ллойд Джорджа, который до сих пор был настроен против каких-либо вступлений в континентальные соглашения, прозвучало предупреждение, предназначенное для любого, кто будет иметь дело с Германией: