Истоки первой мировой войны

Военное ведомство с 1906 г. планировало переброску армии на континент, чтобы занять свое место на левом фланге французов. Флот и особенно адмирал Джон Фишер, влиятельный и сильный Первый морской лорд с 1904 по 1910 г. не хотел брать на себя ответственность по прикрытию переброски армии через пролив и считал, что роль армии — помогать полной морской блокаде Германии путем захвата одного или нескольких Фризских островов и возможной высадки на балтийское побережье Германии. Вновь сформированный Комитет защиты империи под руководством премьер-министра в конце концов поддержал точку зрения армии. Верховенство гражданского правительства никогда не ставилось под сомнение, несмотря на недовольство генерального штаба: «…сама идея руководства армией гражданскими лицами, которые тем только и занимаются, как политической выгодой… такая теория ошибочна и безнадежна на практике»[120]. Окончательное решение осталось за премьер-министром и кабинетом, и это создало возможность для координации. Увеличение флота и рост производства морского вооружения привели в Британии к тем же проблемам, что и в Германии. Либеральному правительству нужно было найти деньги одновременно для разрекламированной программы социальных реформ, которые они поддерживали, и па строительство дредноутов, за которые выступали пресса и общественность под руководством консервативной оппозиции. Были предприняты попытки обуздать гонку морского вооружения и достичь некоторых соглашений с Германией, но этого сделать не удалось. Британия не захотела отказаться от своего преимущества: «Если германский флот когда-нибудь станет сильней нашего, — писал Эдвард Грей королю Эдуарду VII в июле 1908 г., — германская армия сможет победить нашу страну, но у Германии нет ни малейшей возможности к этому. Но насколько бы наш флот ни превосходил германский, никакая морская победа не приблизит нас к Берлину»[121]. Грей отвергал взгляды Джона Фишера и адмиралтейства, которые считали, что британский флот обеспечит высадку британской армии на Балтийском побережье. Уинстон Черчилль, который стал главой адмиралтейства в 1911 г., твердо заявил: «Я должен, четко отвергнуть предположение о том, что Великобритания может когда-либо позволить другой морской державе приблизиться к ней так близко, что при помощи морского давления позволит изменять или ограничивать ее политическую жизнь»[122]. Германское правительство как раз на это надеялось и хотело политических уступок в обмен на морское разоружение. Когда Галдэйн прибыл в Берлин в феврале 1912 г. для переговоров о морском соглашении, ему дали ясно понять, что Германию будет удовлетворять при всех обстоятельствах только нейтралитет Британии в европейской войне. Тирпиц выразил свое мнение коллегам так:

«Британия будет придерживаться своих обя-зателъств и обещаний Франции… (наше) политическое требование (таково что) Британия не должна принимать участия в войне между Францией и Германией, независимо от того, кто начнет ее. Если мы не получим гарантий, тогда мы должны продолжать наше вооружение, чтобы быть настолько сильными, как Англия и Франция вместе, так как их союз фактически является агрессивным союзом»[123].

Даже когда эти идеи были высказаны более дипломатично Бетманом Гольвегом и немецким послом в Лондоне, они оказались совершенно неприемлемыми для британцев. И хотя предпринимались попытки препятствовать выполнению планов по строительству флота (предложения о так называемых «каникулах флота»), серьезных сокращений гонки вооружений не наступило и соответственно не ослабели противоречия.