Истоки первой мировой войны

Вопрос об уступке португальских и бельгийских территорий Британии нетрудно было решить. Британская общественность, и особенно сторонники либеральной партии, были потрясены открытием, что Бельгийское Конго и португальские колонии плохо и жестоко управлялись. А что касалось Конго, то никаких признаков того, что Бельгия собиралась передавать его, не было. Хотя британские министерства иностранных дел и по делам колоний испытывали презрение к Португалии (издатели британских документов по истокам войны, не позднее 1938 г., приводят высказывания Грея о том, что «эти колонии хуже, чем покинутые земли, с тех пор как Португалия владеет ими» и он считал себя обязанным «по причинам международного этикета» пропустить несколько следующих слов[300]), в своих переговорах с Германией они были связаны тем, что сразу после соглашения 1898 г. они должны были возобновить договоры о союзе с Португалией, относящемся к семнадцатому веку и к обязательству короля Англии «защищать и оказывать покровительство всем завоеваниям и колониям, принадлежащим Короне Португалии, от всех ее врагов, как настоящих, так и будущих»[301]. Британский посол в Берлине выразил глубоко лежащий смысл этого: «У меня стыпет кровь, когда мы сообщаем Германии о недостатках нашего португальского союзника. Является ли это тайной игрой? Конечно, совершенная правда то, что мы говорим о них, но правильно ли это и политично ли это говорить германцам?»[302]. В конце концов соглашение было достигнуто в 1898 г. Схемы разделения владений в пользу Германии, ее статус оставался под сомнением, поскольку Британия настаивала, чтобы оба договора — англо-германский и англо-португальский были напечатаны, на что германцы не соглашались до самого начала войны. Вопрос о разделении португальских колоний, хотя оба министерства колоний активно занимались им[303], для германских политиков был центральным только в паре с обещанием Британии нейтралитета в Европе. Такое обещание Британия не была готова дать. Однажды кайзер, подводя результаты миссии Голдана, справедливо заметил: «Англичанин совсем ничего не уступает в Европе… с другой стороны, они отсылают нас к африканским колониям, принадлежащим другим государствам, и соответственно не знают, откажутся ли эти государства добровольно от них, но они, конечно, не хотят портить свои хорошие отношения с этими государствами из-за нас»[304].

Идея, что соглашение по колониям между Англией и Германией коренным образом улучшит отношения между ними, как соглашения между Англией и Францией, или Англией и Россией, не оправдалась, потому что их империалистическое соперничество было гораздо глубже и не могло быть разрешено торговлей колониями и территориями. Переговоры продолжались, так как оба министерства колоний были заинтересованы в соглашении, и члены британского министерства испытывали искреннее уважение к германцам в качестве колониальных администраторов и, конечно, предпочитали их французам как возможных соседей в Африке. В британском правительстве также были люди, которые верили, что соглашение с Германией было возможно и желательно, в то время как в Германии некоторые влиятельные политики, включая самого Бетмана, полагали, что его устойчивость на посту канцлера зависела от достижения некоторого политического соглашения с Англией. Переговоры по колониям подтвердили то, что не существовало прямых территориальных противоречий между двумя странами, но они также обнаружили, что ни одна сторона не была готова отступиться от своих претензий на мировое господство в широком смысле.