Истоки русской души. Обретение веры. X–XVII вв.

В середине XVII столетия «идеалы-образы» России как «Нового Израиля», а Москвы как «Нового Сиона» и «Нового Иерусалима» найдут свое завершение в деяниях патриарха Никона и царя Алексея Михайловича. А зримым воплощением образа «Нового Иерусалима» станет подмосковный Воскресенский монастырь на реке Истра, который по указанию патриарха Никона был точной копией храма Воскресения Господня в Иерусалиме. Да и архитектурные начинания, предпринятые по строительству Москвы в XVII веке, во многом были связаны с построением столицы России как центра вселенского православия. Иначе говоря, Москва превращалась не только в мистический, но в географический и политический центр истинно-православной веры, в место, избранное Самим Господом для Своего присутствия и благословения. Ведь если вспомнить Откровение Иоанна Богослова, именно в «Новый Иерусалим» все «цари земные» должны принести «славу и честь свою».

Итак, к середине XVII века идея России как особой цивилизации завоевала главное место в отечественном духовно-политическом сознании.

Ответ на второй главный вопрос — в чем смысл существования России на земле? — был также напрямую связан с утверждением и развитием православного миросозерцания и православной веры, с православной эсхатологией.

Если снова вспомнить митрополита Илариона, то именно в его «Слове о Законе и Благодати» мы встречаемся с первым на Руси православным ответом на этот вопрос. Разделяя всемирную историю на два периода — период Закона (Ветхого Завета) и период Благодати (Нового Завета), Иларион утверждает, что лишь Новый завет («истина»), данный человечеству Иисусом Христом, является Благодатью, ибо Иисус своей смертью искупил все людские грехи, а посмертным воскрешением Он открыл всем народам путь к спасению. Следовательно, смысл существования России состоит в утверждении христианских истин и тем самым в обретении спасения. «Христиане же истиною и благодатью не оправдываются, но спасаются», — пишет Иларион.

Своеобразное продолжение «линии Илариона» можно заметить в рассуждениях Климента Смолятича (XII в.). Так, в истории человеческого общества он выделяет три состояния, которые соответствуют этапам утверждения Божественной истины в людских сердцах — «Завет», «Закон» и «Благодать». «Завет» — это пророчество будущей Благодати, которое Господь даровал праотцу Аврааму, а в его лице и всем язычникам. «Закон» (Ветхий Завет) — это пророчество истины, данное Моисею для иудеев. «Благодать» (Новый Завет) — это и есть истина, дарующая вечное спасение уже всем людям.

Эти рассуждения позволяли и митрополиту Илариону, и Клименту Смолятичу утверждать, что Русь может надеяться на великое и прекрасное будущее именно потому, что приняла Крещение. Ведь само принятие Крещения, по мысли того же Илариона, как бы предопределяет и спасение Руси. Подобные историософские представления стали основой позиции обоих мыслителей в решении церковно-политических вопросов — они оба выступали за самостоятельность Русской Православной Церкви. Следовательно, уже в XI веке возникло убеждение, что самостоятельность Русской Церкви и русской государственности есть важнейшее условие в обретении смысла пребывании Руси на земле и в достижении главной цели — спасения.

Значительный толчок к углублению христианской веры в душах русских людей дали годы ордынского ига. В духовной практике преподобного Сергия Радонежского рождается образ Святой Троицы как символ абсолютного единства и символ пути к спасению. Образ этот питается идеей единства Нового и Ветхого Заветов, в том числе и ветхозаветными мотивами, что подтвердил и развил в своей гениальной иконе «Троица» Андрей Рублев. Ведь именно рублевская «Троица» стала позднее считаться на Руси неким иконописным каноном изображения образа «Троица Ветхозаветная», а идея единства и любви, воплощенная в этом образе, вдохновляла русских людей на протяжении всей последующей истории.

Если митрополит Иларион и Климент Смолятич еще только отстаивали идею самостоятельности Русской Церкви, то к XVI веку и обрядовая сторона, и содержание, собственно, русского православия уже заметно отличались от греко-византийского обряда. Многие из своеобразных черт Русской Православной Церкви были закреплены в решениях Стоглавого собора 1551 года. Интересно, что Максим Грек, воспитанный в византийской православной традиции и оказавшийся волею судеб в России в начале XVI в., очень удивлялся несоответствиям русского православия греческому. Он попытался осуществить некоторое реформирование русско-православного вероучения путем «исправления книг», но был, в том числе и за это, наказан русскими церковными и светскими властями. Но прежде всего Максим Грек не принял идею богоизбранности России. А ведь именно эта идея и составляла главный смысл существования России, как его понимали древнерусские книжники в XVI веке, что и было выражено в духовно-политических учениях этого времени.