Истоки русской души. Обретение веры. X–XVII вв.

Произведения Владимира Мономаха — «Поучение» и «Письмо к Олегу Святославичу» — дошли до нас в единственном экземпляре в составе Лаврентьевской летописи. Но это не значит, что они не были известны современникам и потомкам. Идеи, проповедуемые Владимиром Мономахом, были очень популярны в Древней Руси. А сам образ Владимира Мономаха, князя-воина и князя-мыслителя, постоянно присутствовал в древнерусской литературе. Более того, в XVI веке, когда встал вопрос о принятии московскими великими князьями царского титула, именно Владимир Мономах как внук константинопольского императора стал важнейшим звеном в генеалогическом древе, обосновывающим царские претензии московских государей. И недаром царский венец, которым стали венчаться на царство, получил название «шапки Мономаха», хотя, как известно, не имел к историческому Мономаху абсолютно никакого отношения.

Венчание Владимира Мономаха царским венцом.

Миниатюра из Лицевого летописного свода. 1568–1576 гг.

Даниил Заточник

Даниил Заточник — одна из самых загадочных фигур, стоящая особняком в древнерусской литературе и религиозно-философской мысли. Этим именем подписано послание князю, которое известно в двух, отличных друг от друга, редакциях — «Слово» и «Моление». И более о Данииле Заточнике мы ничего не знаем — ни точного времени жизни, ни времени написания послания, ни даже того, какому князю оно адресовано.

Поэтому уже долгие годы в науке продолжаются дискуссии. Так, время создания послания определяют и XII, и XIII веком. «Слово» и «Моление» иногда считают текстами, принадлежащими разным авторам. В некоторых работах «Моление» называют литературным откликом на «Слово». А иногда вообще отрицается существование реального Даниила, который считается чисто литературным персонажем.

И это при том, что послание Даниила Заточника — самое яркое произведение древнерусской литературы домонгольского периода, в котором столь сильно и однозначно выражено авторское, личностное начало. Ведь главный герой этого сочинения, центр притяжения всего внимания — сам автор, с обостренной чувствительностью буквально кричащий о своем «я» и повествующий некоему князю о своей горестной судьбе. И в этом смысле сочинение Даниила Заточника — исключительное явление в древнерусской духовной мысли.

Даниил, видимо, не случайно назвал себя «Заточником». Мы не знаем, был ли «заточен» он в прямом смысле этого слова, но его страстное послание свидетельствует — он был «заточен» обстоятельствами жизни. Высокообразованный, литературно одаренный, ироничный человек, каковым представляется Даниил, оказался лишним человеком в своем времени. Его интеллект, его образование, его литературный талант оказываются никому не нужными. Даниил «выпадает» из обычной жизни, остается невостребованным и, следовательно, несчастным. Ведь он настолько одинок, что даже друзья и родственники «отвергли» его от себя, а те, кто не гнушается его, на самом деле в сердце своем осмеивают страдальца Даниила.

Интересно, что в «Слове» опять, как и в ряде других памятников древнерусской мысли, центральным образом становится символ сердца — именно сердце Даниила страдает от одиночества. Но в данном случае символ страдающего сердца дополняется еще символом страдающего ума: «Имѣю бо сердце — аки лице безъ очию, и бысть умъ мой — аки нощный вранъ на нырищи» («Ведь сердце мое — как лицо без очей, и был мой ум — как филин на развалинах»)[30]. При этом сам образ бодрствующего филина заимствован из Псалтири (Пс. 101:7–8). Вполне возможно, что в данном случае Даниил стремится объяснить свои страдания тем, что руководствовался в поступках не сердцем, а разумом.

Такое объяснение вполне возможно, ибо сам Даниил не только не разделяет два символа, но даже стремится объединить их в один, своего рода «смешанный символ» — «сердце бо смысленаго», т. е. «сердце разумного», утверждая: «Сердце бо смысленаго укрѣпляется въ телеси его красотою и мудростию» («Сердце разумного укрепляется в теле его красотою и мудростью»). Следовательно, при всем уповании на сердце Даниил Заточник вполне осознанно подчеркивает и значение разума в жизни каждого человека и ниже всячески подчеркивает собственную «мудрость» и «разумность», тем более что интеллектуальных высот он достиг исключительно собственными силами, путем самообразования: «Азъ бо, княже, ни за море ходилъ, ни от философъ научихся, но бых аки пчела, падая по розным цвѣтом, совокупляя медвеный сотъ; тако и азъ, по многим книгамъ исъбирая сладость словесную и разум, и съвокупих, аки в мѣх воды морскиа» («Я, княже, за море не ходил, у философов не учился, но был как пчела, припадающая к разным цветам собирающая <их нектар> в соты; так и я, из многих книг выбирая сладость словесную и мудрость, собрал их, как в сосуд воды морские»).