Истопник

Большая история только кажется большой. А встретишься с ней глаза в глаза, копнешь чуть глубже, и она окажется твоей личной историей…

Моего деда, сахалинского каторжанина и партизана из отряда анархиста Тряпицына, потом организатора первой на Амуре рыболовецкой артели, репрессировали и сослали все на тот же Сахалин. Уже как троцкиста и японского наймита. Я, внук врага народа, то есть чесир в чистом виде, член семьи изменника родины, мог бы лазить по помойкам, собирать лебеду, а скорее – дикий лук, растущий на скалах. Так не случилось только потому, что я родился на десять лет позже описываемых в романе событий. Мне было два года, когда умер Сталин.

Примерно в то же время дед вернулся с Сахалина второй раз.

Свою песню про черного ворона он пел до самой смерти.

Я вспомнил о ней в предисловии к роману.

Сталина блаженно закрывает глаза.

Маленький Егорка деснами прихватывает сосок. Какой сильный родился сыночек! Кажется, весь в отца…

Блатнячка Нинка, она кормит сына по соседству, злым шепотом рассказывает Сталине о том, что сегодня ночью всех детей отберут и увезут неизвестно куда. Может, в Ванино. А может, сразу на Ургал. Кто же знает?

Нинка говорит, сузив и без того свои рысьи глазки.

– Если придут за сыночком, я размозжу ему голову… Схвачу за ноги и тресну об угол!

Нинка год назад проведала, что всем женщинам с детьми, как и беременным, обещана амнистия. Потому и залетела. Хахаль у нее давно уже был, из конвойных. Веселый сержант Петро. Когда Нинка сказала ему, что забеременела, Петька испугался и насупился.

За связь с зэками могли выгнать из вохры.

Петро угрюмо сказал:

– Мы же договаривались, Нинуль…

Воровка ответила:

– Не шухарись, фраер. Я тебя не знала и знать не знаю!

Нинка с понтами. Работала наводчицей на поездах дальнего следования Москва – Владивосток. Выдавала себя за респектабельную пассажирку – жену командира-пограничника, высматривала хорошие вещи, украшения и дорогие чемоданы. Ночью открывала защелку на дверях купе, для подельников. Взяли с поличным в Хабаре.

На зоне тоже не пропала.

Зэчек в Акуре кормили акульим мясом. Татарский пролив рядом. То ли от неправильного питания, то ли от подступающей цинги у женщин стали опухать ноги, появились незаживающие язвы. Врачи их называли трофическими. Тут как раз бригаду отправили на сенокос, выделили несколько лошадей. Нинка подговорила товарок одну лошадку прирезать. Стали варить и жарить мясо. Язвы на ногах пропали. Бригадирше сказали, что лошадь утонула на переправе в Хуте – здешняя речка так называлась. Нинка же надоумила вырыть в тундре яму.

Мясо долго хранили во мху, на вечной мерзлоте.

Нинка стройная, но вертлявая. Порядком уже захватанная. Как черенок зэковской лопаты. Кто успел первым схватить, тот и копает.

Сначала Говердовская доверилась воровке, делилась с ней женскими тайнами. Нинка спросила:

– Мужика, небось, хочется?!

Сталина отшутилась:

– Егорка есть. Мне его хватает.

Нинка хохотнула, закинув голову:

– Так я тебе и поверила! А пальчика не пробовала?!

– Какого пальчика?

– А такого… Попробуешь пальчика – не захочешь мальчика! Хочешь, я тебя?! А потом ты меня… Да не криви рожу, я подмоюсь!

Сталина после разговора месяц обходила Нинку стороной.

А потом кормежка детей вновь свела их вместе.

И не к такому привыкаешь.

Говердовская пытается успокоить Нинку:

– Не будут они этого делать. Посуди сама. На Акуре, в нашем лагпункте, больше ста кормящих мамок.

Разговор услышала Валентина Касатонова – жира, жена изменника Родины, из Читы. У нее пацан уже большенький, лет, наверное, шести. Почти не говорит мальчишка. Мычит, какие-то нечленораздельные звуки произносит и машет руками. Но зато рисует удивительно. Овчарки, вышки с колючей проволокой, бараки… А еще снег, косо летящий в свете фонарей. Что видит, то и рисует. Как-то Валентина сумела мальчишку сохранить. Говорит: «Воспитала Юрика под нарами…» На Акур Касатоновы попали недавно – перевели с Дуссе-Алиньского лагпункта.

Там ложкомойки и швеи тоже прятали Юрку.

Иногда администрация на таких переростков закрывала глаза. Известно много случаев, когда малолеток не разлучали с мамками.

На фронте пацаны-подростки становились сыновьями полка.

Юрик Касатонов был сыном барака.

Валентина встревожена особо:

– Кого они послушают? Как им прикажут, так и сделают. Надо идти к гражданину майору Окулову, начальнику лагпункта! Всем вместе идти.

После кормления толпа мамок окружает барак, где располагается управление лагпункта. Действовать – значит побеждать. Сталина Говердовская знает такой закон жизни в лагере. Поэтому она в толпе зэчек. Хотя по беременности, еще полгода назад, Говердовскую счастливо расконвоировали. Помогли бывшие офицеры-сослуживцы. Не все же становятся зверьми. Людьми тоже кое-кто остается.