Истопник

Липа самый подходящий материал для безногих.

Да что там Лазарь!

На зоне кладовщиком работал безногий бандеровец Мыкола, Николай Степанович Гринько. На всей трассе, от Совгавани до Ургала, не было лучше каптерщика! Свой накачанный торс он, как ловкая обезьяна, бросал по стенкам стеллажей на складах и по стоякам зэковских нар-вагонок. По полам бараков и по тротуарам зоны лётал на подшипниковой каталке. Отталкивался ловкими чурбачками, обшитыми кожей-кирзой. Они были похожи на утюжки. Утюжком же мог въехать в зубы несговорчивому москалю. Большой авторитет имел на зоне Мыкола. Только проходчики ему не подчинялись. Держали шишку. Потому что работали неистово. «Двойную пайку отдай, начальничек! Две нормы – как с куста…»

А сидел Мыкола все по той же 58-й.

Бандеровец он и в тайге бандеровец.

Сам себя подорвал на мине.

Поставил в сельсовете под крыльцом да и забыл. Присел перекурить.

Иногда они встречались, еврей Лазарь и хохол Мыкола. То по хозяйственным делам пересекались на центральной вещевке, то вместе ужинали в столовой для придурков. Вместо приветствия Мыкола произносил заветное: «Эх, жиды-жидочки!» Лазарь отвечал достойно. То есть интеллигентно, как и положено врачу-вредителю: «Ни зъим, так надвкушу!» Имелся в виду анекдот про кучу яблок и природную жадность хохлов.

Потом они садились рядом. Лазарь отстегивал с культи протез. Помогал забраться на лавку Мыколе. Хотя тот и без посторонней помощи мог взобраться. На любое дерево в тайге он взлетал, как рысь.

Но таковы были правила игры, ими придуманной.

У Мыколы и Лазаря была какая-то своя, потаенная, гордость.

И ее нельзя было назвать ущербной гордостью инвалидов.

Хлебали чуть ли не из одной чашки.

Мыкола угощал Лазаря жаренной на сале картошкой.

Нравоучительно приговаривал:

– Свинку жиды не кушают!

Лазарь отвечал:

– Только за ушами трещит. И пейсы развеваются!

Оба весело хохотали. Шутили так.

У каптерщика всегда были лучшие на зоне продукты.

Лучше даже, чем у начальника лагпункта.

Но, кажется, нам настала пора вернуться в ночь любви? В какие сумраки тоннеля на краю света мы забрели, покинув на простыне цвета придорожной пыли (местная больничка других не имела) безутешного Апостола? Никакие лирические отступления не смогут вместить всех невероятных историй бытия зэков стройки-500.

Что там дальше-то, в объявленном администрацией дуссе-алиньских лагерных пунктов мероприятии, происходит?

То ли молитва Климента, то ли грозный вид его – живого креста, а скорее всего, выстрел с вышки остановил безумие алчущей толпы.

Берите друг друга за руки.

Кто-то был уже знаком – перебросились словечком на этапе, сталкивались на складах, на бетонном заводе. Кто-то высмотрел понравившееся в толпе, симпатичное лицо. Зэки и зэчки разбредались парами.

Свального греха не случилось.

Что-то поняли люди. Не превратились в зверей.

Зажигали костерки на поляне. Кипятили чай, варили картошку. Многие потянулись к баракам и серым промзданиям, стоящим неподалеку на склоне сопки. Там легче было найти заветный уголок, спрятаться от людских глаз.

А кто-то прямо на нарах мастерил шалаш.

С трех сторон занавешивались простынками.

Не отсюда ли пошло шалашовка?

Начальник Дуссе-Алиньского тоннельного отделения Амурского лагеря М. А. Рацбаум свидетельствует:

«Мы прошли более 1800 метров и сбойку тоннеля дали на 2 месяца раньше срока, назначенного народным комиссаром. Три дня и три ночи оба лагерных пункта отдыхали. Три ночи женщины спали с мужчинами».

Много чего там было.

Много всякого.

Но мы восстановим лишь один. Может быть, пару эпизодов.

У костерка, обхватив колени, сидит совсем еще девчонка. Лет, наверное, восемнадцать. Рыженькая, лицо в коричневых веснушках. Присела год назад. Ночью с братом и сестрами собирали колоски в поле под Биробиджаном. Оказалось, что подрывали экономическую мощь страны. Трое это уже ОПГ – организованная преступная группировка. Шайка. 10 лет лагерей. Брата отправили, кажется, на Колыму. А сестренок на малолетку – колонию для несовершеннолетних преступников. Ее же саму, этапом, погнали на стройку-500. Там рыли очень секретный тоннель. Веснушка еще ничего толком не знала. Ни любви, ни ласки, ни первого поцелуя. Старшие тетки, поварихи и ложкомойки, с которыми она работала на кухне, убеждали: само получится! Только сильно не сопротивляйся и не сжимай ляжек. До спазм в животе.

Сами они на ночь любви не собирались: «Куда нам, уродкам!»

У многих от тяжелой физической работы в штольне повыпадали матки. Патология, которая при начальной стадии корректируется ручным вправлением. Но чаще всего устраняется хирургическим путем.

Груди у зэчек втянулись, обвисли серыми, словно наполненными пеплом, мешочками. Прахом былой любви. Ключицы выперли какими-то ведьминскими, прямо средневековыми, крючьями.

Ягодицы обвисли безобразными складками.

Как у персонажей со страшных картин Босха.

Или Брейгеля.

Ну не Рубенса же!