Талый снег под ногами беглецов, лужи, труп сторожа у рельсов, Смотритель возится с мотором. Дрезина не только с мускульным приводом – ручным, но и с дизельком. Мотор никак не заводится. То ли остыл и зачихал, от резкой остановки. То ли перегрелся за дорогу.
Смотритель хватается за рукоять-коромысло. Раз, два, три!
Дрезина медленно сдвигается с места.
Гринько – они с Апостолом уже в нескольких метрах от дрезины, матерится:
– Куда?! Сука! Пристрелю!
Смотритель падает. То ли Мыкола исполнил угрозу, то ли Серегу достал выстрелом офицер-снайпер. Он быстро понял, кто сейчас главный в сюжете, от кого зависит дальнейший путь беглецов. Солдаты-автоматчики затаились в лесу. Их и не слышно. Трусливая вохра. В последний момент Апостол хватается за поручни, Мыкола выпрыгивает у него из-за спины, как обезьяна, скачет по площадке и тут же разгоняет дрезину.
Руки работают, как шатуны.
А что же Писатель?!
Он лежит на снегу и смотрит в небо.
Облака над ним пролетают, одно за другим.
Музыка все громче.
До сих пор спорят, о чем написал свои стихи бывший зэка Заболоцкий. Многие уверены: об измене любимой женщины. Да, было такое. Жена Катя, с которой он прожил тридцать лет, уходила к другому, прозаику Василию Гроссману. Тоже очень масштабному писателю. Роман Гроссмана «Жизнь и судьба» называют лучшим романом двадцатого века. Потом, через два года, Екатерина Васильевна вернулась к поэту. И он сказал, что «сердцу гораздо труднее вынести счастье, а не горе». Через пару недель после возвращения Кати у Заболоцкого случился инфаркт. Уже второй. Он умер через несколько месяцев после того, как его Катенька вернулась.
Гроссман пережил Заболоцкого всего на шесть лет. Уже смертельно больной, он признавался другу, поэту Семену Липкину, что чувствует себя бесконечно виноватым перед обеими женщинами.
Но продолжает любить обеих.
И жену Ольгу Михайловну, и Катю Заболоцкую.
Только смерть Гроссмана в 1964 году разрубила гордиев узел любви.
Ну а нам кажется, что песня «Можжевеловый куст» не только про любовь и измену. Она про жизнь, которая чаще всего заканчивается опустевшим садом. Она про металлический хруст жерновов страшных мельниц, которые жизнь и любовь превращают в пыль.
Дрезина приближалась к повороту.
Лейтенант вскинул автомат и дал очередь. С дрезины ответили. Он увидел, как чье-то тело на излуке столкнули под откос. Это был Смотритель путей. Серега из Облучья.
Так он и не нашел свою Шмелевку.
У нас тут, в киноромане, сейчас сплошное
Сторож побежал докладывать про группу конвоиров-зэков, сопровождающих странную политическую. Солдаты на дрезине бросились врассыпную. Смотритель, не дожидаясь друзей по несчастью, начал разгонять дрезину. А может, он хотел ее только завести и дождаться подельников? Гринько, не оглядываясь на Захара, Зину и Писателя, пошел на отрыв и забыл про товарищей.
Ну так он же бандеровец! И не такое может сделать.
Он ведь взрывал сельсоветчиков.
Или Мыкола успел заметить, что его друзья остались лежать на снегу?
Проколовший всех
Он к ней руки тянет…
Лейтенант открыл пенал. Листочки, исписанные мелким почерком. Вот и вещдоки. Писатель какой-то. Лейтенант перетащил раненого в будку сторожа. Солдаты помогли. Уложил на нары и перевязал сквозную рану на плече. Позатыкал кровавую дыру ватой. Потом растопил печку. Теперь можно и позавтракать. Трудная была у него сегодня работа. Трудная и опасная. Ножом он вскрыл банку тушенки, разогрел на плите.
Потом достал блокнот из офицерской планшетки и карандаш.
– Ну что, писатель? Не хочешь облегчить душу перед смертью? Не довезу я тебя, болезный. Совсем ты плох. Много крови потерял. Рассказывай…