Истопник

Он пускает меня в порог вместо бревна. Есть у сплавщиков такой прием. В бушующий между камней порог горной реки запускают тяжелую лесину, чтобы проследить возможные удары ствола об острые камни.

Ну и какая здесь воля, если посылают тебя чуть ли не на гибель?!

А вот она, воля. Когда скользнув между каменюк, ты летишь с последнего слива, как с горки! И длинный плес, после порога, принимает тебя и твою утлую лодчонку. Прошел! Остался в живых! И тайга по берегам стоит зеленая. Как будто первый раз ее видишь. И небо над тобой голубое. И слышно, как за спиной клокочет и бурлит, как вода в чайнике на костре, порог. Ты победил его.

– Не могу больше. Кум достал конкретно. Заставляет стучать. И на Захара заставляет тоже.

Захар посмотрел на меня с интересом.

Я никогда не рассказывал ему о том, как опер нашего лагпункта, Вадим Алексеевич, однажды вечером, подробно, растолковал мне все. Как он переводил меня с раскорчевки в уборщики, а потом на конюшню.

Как приказал хлеборезу добавлять мне пайку.

И как заставил порчаков не трогать писателя-романиста.

А я всегда знал, что меня спасает Захар Притулов, авторитетный бригадир.

Кум решил сделать из меня стукача. Ну… из чисто профессионального интереса. В сопроводиловке к моему личному делу он прочитал, что мы с Волькой прошли по суду о подпольной студенческой организации только вдвоем. Давали показания друг на друга. Но так ведь не бывает! Кум знал, что любого человека можно сделать стукачом. Любого! В его представлении народ делится на тех, кто пишет доносы, и на тех, кто сидит. На них и на нас. Разумеется, есть еще самые главные – те, кто охраняет сидельцев и вербует стукачей.

Он стал выслеживать меня, как кошка выслеживает мышь. Он игрался со мной. И подбирался все ближе и ближе. На днях он положил передо мной чистый листок бумаги: «Пиши… Источник сообщает, что зэка Притулов, бригадир второй фаланги бетонщиков, ведет антисоветскую пропаганду. Он до конца не осознал свою вину и не разоружился перед партией… Написал?!»

Я возразил: «Надо ведь конкретно назвать, как он ведет антисоветскую пропаганду!» Вадим Алексеевич обрадовался: «Молодец! Правильно мыслишь, баклан. Но пока будет достаточно и этого. А вот конкретные факты начнешь собирать с завтрашнего дня! Ты ведь не хочешь снова на лесоповал?!»

На лесоповал я не хотел.

И я знал, что опер меня додавит.

За годы в лагерях, от Ванинской пересылки до городка Свободного, от поселка Старт под Комсомольском и до разъезда Дуссе-Алинь я прошел разные стадии зэковской деградации. Я был шестеркой на побегушках у блатарей в Хурмулях, доходягой, собирающим рыбьи головки и очистки на помойке у лагпунктовской столовой… Но мастёвым (пидорасом) и стукачом они меня сделать не смогли и не смогут. Уже не получится. На свободу я выйду с чистой совестью. Не по социалистическим, а по человеческим законам. Стучать не буду. Значит, в последний год моей лагерной жизни они убьют меня сами. Или доведут до самоубийства.

Так лучше смерть в побеге.

Гринько помолчал.

Пожевал толстыми, неряшливыми губами.

Изложенная мной причина каждому из сидящих за столом была понятна. Они ей верили, потому что сами проходили через лагерную мясорубку. А как кому удалось отбиться от кума – так просто никто не расскажет.

– Ото ж, – сказал Мыкола, – все готовы… В побег за фартом идут, а не смерти ищут. Бог, он ведь как?! Не карае, не карае, а потом як карне, то и срацю не пиднимэшь. Верно говорю, отец Климент?!

Ушли через неделю.

Мыкола оказался даже хитрее, чем я думал.

Накануне вечером каждому из нас он выдал справку об условно-досрочном освобождении. УДО. Всё чин-чинарем.

Фиолетовая печать расплылась чернильным пятном, есть роспись начальника лагпункта.

Справки, конечно, поддельные.

Да кто их рассмотрит утром, в тусклом свете фонаря?

Захар велел мне подъехать к вещевому складу пораньше и набросать в будку, поверх мешка с продуктами, тряпья и пяток бушлатов. Хохол распорядился. Бушлаты для отмазки и для конспирации. А на самом деле они еще могут нам пригодиться. Вдруг с дрезиной не получится?

Придется продираться по тайге. Сотни полторы километров до Ургала.

Сам Захар с каким-то невзрачным доходягой, лицо все закутано тряпками, грузил бушлаты. Когда я вернулся с накладной, Захар уже будку закрыл на висячий замок, а ключ сунул мне:

– Всё. Встречаемся на дороге. Ты чуток повремени, потяни на вахте… А как начнется, так сразу и за ворота.

Доходяга уже пропал куда-то.

Сначала я не понял. Что начнется? А потом, когда завыл ревун, полетела, шипя, красная ракета и мимо меня пробежал начкар с автоматом наперевес, я понял: на зоне побег!

Сердце нехорошо сжалось. Неужели попались?! Кто предал?!

Но меня без напряга выпустили, а Стоятель путей уже топтался в предзоннике. Пошептал: «Из бригады бетонщиков четверо пошли на рывок!»

Хитер был Мыкола. Для отвода глаз подготовил другой побег.

Точнее сказать, имитацию побега.

Костер конвоя мигал угольками.