Истопник

– А хорошо тебе, Писатель, – дружески подначил меня Захар, – сидишь на свежем воздухе, кобылку понукаешь прутиком. Телегу нагрузят – разгрузят, вечером пайка с приварком! А тут…

Он мотнул головой в сторону открытой двери, оттуда вырвался влажный пар и выглянула пара лиц зачумелых бетонщиков.

– А вот скажи мне, филолух, – продолжал Притула, – почему на воле и вода в Чёрте чище, и небо голубее? Ведь и небо над нами одно и то же. И Чёрт у нас рядом с колючкой бежит.

Захар посмотрел на меня с прищуром.

– Человек сам себе внушает. Чистая психология! – объяснил я.

– Ничего ты не понимаешь, – сказал Захар, – потому что там – воля…

Он тоскливо, как волк, заозирался по сторонам.

Втянул носом воздух от близкой тайги.

Захара Притулова тянуло на волю.

А нас не тянуло?

Он протянул мне листок, свернутый в четыре раза.

– Здесь размеры. Сможешь нарезать такой доски? Только чтобы шито-крыто. Доска нужна строганная.

– Спросить можно?

– Спрашивай!

– Зачем нужна доска?

Захар хохотнул.

– Гробы сколотим! Тебе, мне, Мыколе-каптерщику и попу Клименту. Знаешь такого?!

Так я был посвящен в тайну готовящегося побега.

– Фартовые у вас лепеня, граждане воры!

Я с порога обозначил свою независимость.

Фартовые лепеня, на блатном жаргоне, хорошие костюмы.

За столом в бункере сидели Гринько, поп-расстрига Климент и мой наставник, Захар Притулов. На тайную сходку, куда пригласили и меня, артельщики явились принаряженными. Сам Гринько в каком-то кожане, похожем на комиссарский, Захар в военном кителе, без погон. Наверное, в нем его и брали. На этот раз за то, что предлагал Красной армии отдышаться, а потом уж широким фронтом идти до Парижа. Бывший троцкист Захар мыслил масштабно. Обвинили его в пораженческих настроениях.

Климент сидел в черной куртке по колено и в церковной шапочке-скуфье. По-простому – в скуфейке. За ношение рясы на зоне могли добавить чирикастого.

– Вы базар-то фильтруйте, Писатель, – спокойно сказал Мыкола, глядя куда-то поверх моей головы. Может, он уже видел, как бросает свое обрубленное тело в весеннюю шугу студеной реки Чёрт. Чтобы переплыть и попасть на гужевую дорогу, по которой мы пройдем вдоль каменной осыпи.

– Вы здесь не у блатных, на сходке. Какие мы вам воры?! Мы все политические.

На зоне и бандеровцы-мстители, и латыши с эстонцами – лесные братья, и просто уголовники, подстрелившие в разборках какого-нибудь мента, осужденные по 58-й, пункт 8 – террор, считали себя политическими.

Что возвышало их в глазах начальства и зэков.

Я тоже был политический. Я восхищался демократическим устройством США. Статья ВАД. Восхищение американской демократией. И печатал в подпольном журнале похабные частушки и анекдоты про Ленина. Мой дневник «Конвой», про похождения двух вожаток в пионерском лагере, был также признан безобразным и антисоветским.

Но бандеровец Гринько был прав. Негоже политическим канать под блатных. Нужно беречь себя. Свой облик и свой язык.

Не скатываться до нижнего предела.

– Я вам сейчас все скажу, начистоту, – продолжил Гринько, – мне скрывать нечего. Но тогда уж и вы, голуба моя, поведайте как на духу – куда собираетесь? До витру, бачу?!

Бандеровец скинул кожан и остался в белой нательной рубахе.

Захар и Климент сидели молчаливые и важные, как кивалы. Народные заседатели в президиуме суда.

– Смотрить-ка! – Мыкола вспрыгнул на стол, отжался на мощных руках и как-то, очень быстро и ловко, перевернулся через плечо. – Я два года тренировался и лазил по скалам, чтобы сбежать. Вы думаете, Захар Игнатьевич случайно проговорился и заказал вам вагонку в бункер?

Мыкола кулаком постучал по стенке, обшитой свежими досками.

– Нам нужна кобыла и будка на телеге. Я туда спрячусь вместе с кейшером, вы погоните по лежневке. А хлопцы пойдут следом.

Я им был нужен как возчик.

А не как жертва свободы. Поклонник американской демократии.

Ну а кейшер, в данном случае мешок продуктов, припасенных для побега.

Рано утром, из бункера, вырытого на склоне, они хотели перебраться через речку и оказаться за колючей проволокой. Собаки след не возьмут. А там, на левом берегу Чёрта, по болоту, идет дорога, устланная листвяком и березками. Лежневка. Она ведет на полустанок разъезда западного портала, куда ходит дрезина. Два раза в день. На дрезине можно добраться до Ургала. А там и до Известковой рукой подать. Страшно подумать! Аж сосет под ложечкой… Большой Транссиб рядом. Сколько уже народу ушло… Да многих на жердине в лагерь назад приволокли. Но половину так и не вернули! Где они сейчас? В ресторане «Золотой Рог» или на Дерибасовской?!

Гринько достал самодельную карту, разложил перед нами.

Я должен буду ждать их за лагпунктом с продуктовой повозкой. Будку часто ставили на телегу, зимой на сани. По распоряжению начпрода при развозе по котлопунктам муки, сахара и круп. Начпродом, начальником продовольственных складов дуссе-алиньского отряда тоннельщиков, а это не меньше десяти лагпунктов, был назначен каптенармус Гринько.