Истопник

И пес Артемон – Гавка, что вполне понятно. Или, что загадочней, Дракон.

Там – как? Малолетка, деревянный на всю голову. Погоняло Буратинка, толкнул свой букварь и купил билет на сеанс. Бартёжник – ну! Выходит бикса изюбровая, Мальвина, с голубыми волосьями на башке, аж заколотилась вся! Буратинка ей в масть. Ну, она-то так сразу дать не может. А пахан на ихней зоне Карабас Барабас. Покруче Френкеля.

Мальвина Буратинку бросила в бур, он культурешку хавать не хотел. Ну, Буратинка на рывок! А тут котяра и лиса, бродяги жуковатые, вроде порчаков. Барыги и понтярщики! Был еще Дуремар – гнусик. Гнул пальцы веером! Решили Буратинку дербанить. Прикинь, лавешки в землю законопатили, думали лимон вырастет. Но – ваши не пляшут!

Ну… как-то так. Почти все понятно без перевода. Бур – карцер в тюрьме.

Ну а бартёжник – школьник, который прогуливает занятия в школе.

Большинство из ванинских горемык-сидельцев были не очень грамотные люди. Но часто чалились по 58-й. И бандеровцы, и блатные. С гордостью называли себя политическими. Были и бытовые. Вообще на наших лагпунктах, уже дуссе-алиньских – по существу в отдельном большом лагере-котле, прожженного ворья и отъявленных негодяев-уголовников было не очень много.

В воровской табели о рангах градаций хватает. Воры в законе, мастёвые, порчаки, полуцвет, жуковатые. Паханы – вожаки блатных, у них тоже разные степени. Мастёвые – не то, что сразу может показаться: какие-то важные и значительные. Мастёвые, тузы червонные – обыкновенные пассивные педерасты. Одно им слово – петухи. Живут в отдельных бараках. Вместо «трахаться» говорят «оттолкнуться». Этимология слова до сих пор непонятна. А еще были суки. Уголовники, отступившие от воровского закона и сотрудничающие с краснопогонниками.

Чаще в лагпунктах на тоннеле встречались порчаки и жуковатые – полуцвет. То есть они, конечно, вязались с профессиональными уголовниками, но пока не были приняты в группировку. Неопытные урки, а на словах – ярые законники. Вот они вели себя заносчиво и непредсказуемо. Откровенно истерили.

Ну, и ссученых хватало.

Мыкола-бандеровец, Николай Степанович Гринько, властительный каптерщик, на их фоне смотрелся крестным отцом. Антуражу добавляло то, что Гринько был безногий. И накачан мускулами до звероподобства. Иногда он выходил на люди в черной фетровой шляпе. Точнее будет сказать не выходил, а выезжал. На громыхающей подшипниками каталке.

Как только я был возведен, не без помощи Притулова, в ранг романиста, а слух о таких рассказчиках бежит по зоне впереди них, большое облегчение вышло мне. Порчаки меня больше не задирали и вообще обходили стороной. На хлеборезке, по чьему-то распоряжению, к птюхе теперь полагался довесок. У меня появились собственное пшено и картошка. Немного поначалу – пару картошин и стакан пшена. Да ведь и такая пайка огромная поддержка доходяге! Подобревшие от душещипательных историй блатари, случалось, могли расплатиться даже сахаром и маргарином.

Я заваривал в кабинке у Захара чай, намазывал кусок. Захар учил меня:

– Бутерброд надо есть маслом вниз, филолух.

– Почему? – удивлялся я.

– Потому! Кто-нибудь увидит и позавидует. Кинет подлянку. Сколько уже лет чалишься, а простого не знаешь!

– Тут же никого нет! Кроме тебя…

– Все равно сторожись. Не щелкай клювом!

В лагере так. Каждый шаг за границу дозволенного – попытка к бегству. Может прозвучать выстрел в спину. В лучшем случае спросят: «Откуда у тебя маргарин, шнырь? Не в падлу поделиться?!»

В тот раз я привез к Захару, на бетонку, подводу досок. Распиленных, но не оструганных. Попадались и просто горбыли. Они вкусно пахли опилками, свежим деревом. Захар вышел из цеха и полной грудью вдохнул воздух. В цеху воняло нестерпимо. Цементная пыль стояла столбом и витал въедливый запах дегтярного мыла с карбидом.

– У вас тут что, вся бригада поссала? – я изображал из себя опытного лагерника. Так ведут себя многие доходяги.

А ведь еще вчера рыбьи кости на ужин я считал деликатесом.

Захар пояснил.

Оказывается, жидкое мыло увеличивает морозостойкость бетона. Мыло подмешивают в цемент. А карбид кальция применяют при сварке арматуры. Сам карбид ничем не пахнет, но при соединении с водой промышленный карбид выделяет мышьяк. Вот он режет и щиплет глаза нестерпимо.

Двое работяг из бригады Притулова взялись разгружать доски для опалубки.