• Укрепление Империи, присоединение к России Украины – 9;
• Петровские реформы – 13;
• Эпоха дворцовых переворотов 1725–1801 – 6;
• Царствование Екатерины II – 11;
• 1812 год – 18.
Можно полемизировать о точности показателей, тем не менее очевидно, что стараниями исторических романистов происходила известная мифологизация Петровской эпохи, екатерининских времен
[1334], событий 1812 года [1335]и других важнейших вех жизни Российской империи, в романе закладывался каркас государственного мифа. Налицо массированная атака буквально на всех фронтах, на всех ярусах общества, стремительное заполнение вакансий, быстрый (в течение одного лишь десятилетия) взлет. Удовлетворивший потребности и вкусы и тем самым задевший по крайней мере два-три поколения, исторический роман сумел создать пересекающиеся контексты исторической мифологии, что дает нам некоторое право все многообразие сочинений этого рода прочитать как единый текст.Одной из самых легендарных фигур среди литераторов, исторических романистов был Михаил Загоскин, автор романа «Юрий Милославский» (1829). С его легкой руки начинался отсчет русской исторической романистики.
В авторскую «легенду» Загоскина входило несколько принципиальных составляющих. Он – первый, основатель, «отец», центральная фигура, занявшая вакантное место национального романиста в отечественной словесности. Отсюда в многочисленной критике и воспоминаниях выстраивается мифология центра, главных и периферийных лиц и текстов в русской исторической романистике, эталонность, с которой так или иначе соотносятся новинки – сочинения собственные и чужие, а главное, морфология литературного успеха как национальной победы, воодушевившей и объединившей русское общество. Успех Загоскина многократно усилен двумя обстоятельствами: в первую очередь благоприятным контекстом – «Юрий Милославский» воспринимался как альтернатива нравоописательным и историческим романам Булгарина «Иван Выжигин» и «Дмитрий Самозванец». Второй фактор – активная национальная самоидентификация, настоятельный отказ от европейских учителей, что совпадает с общей тенденцией 1830-х (и знаменитое впоследствии «Нет, я не Байрон, я другой» написано Лермонтовым в 1832 году).
Свидетели успеха описывают его воздействие на публику как восторг, восхищение, единый порыв, объединивший обе столицы и провинцию, национальный праздник, радость. «Юрий Милославский» быстро перерос литературные рамки и превратился в событие политическое. Загоскин стал национальным героем, фигурой, которой почти поклонялись, а его дом превратился в место паломничества.
…Все обратились к Загоскину: знакомые и незнакомые, знать, власти, дворянство и купечество, ученые и литераторы – обратились со всеми знаками уважения, с восторженными похвалами; все, кто жили или приезжали в Москву, ехали к Загоскину; кто был в отсутствии, писали к нему. Всякий день получал он новые письма, лестные для авторского самолюбия
[1336].Это еще одно свидетельство об особой обстановке, сложившейся вокруг романа.
Концептуальная альтернатива вальтер-скоттовскому роману сформулирована Загоскиным 20 января 1830 года в полемическом письме В.А. Жуковскому, приученному традицией к тому, что действие отодвинуто в романах как минимум на полвека от времени написания текста. Загоскин же настаивает на правомерности иной хронологической актуализации и четче проясняет свою национальную «программу»: