Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Вам кажется почти невозможным написать роман, в коем должно вывести на сцену наших современников, с которыми мы так близки и из которых многие еще живы и теперь. Вот что я скажу вам на это. Исторические романы можно разделить на два рода: одни имеют предметом своим исторические лица, которые автор заставляет действовать в своем романе и на поприще общественной жизни, и в домашнем быту; другие имеют основанием какую-нибудь известную эпоху в истории; в них автор не выводит на сцену именно то или другое лицо, но старается охарактеризовать целый народ, его дух, обычаи и нравы в эпоху, взятую им в основание его романа. К последнему разряду принадлежит «Юрий Милославский» и роман, которым я теперь занимаюсь. И вот почему я не мог их назвать иначе, как «Русские в 1612-м» и «Русские в 1812 году» [1337].

Загоскин настаивал на своем приоритете разработки исторического романа как современного. Русский патент Загоскина признала публика, Пушкин, задетый идеей и ее художественным воплощением во втором загоскинском романе, писал своего, другого «Рославлева», а гоголевский Хлестаков, пребывая в состоянии «легкости мысли необыкновенной», не задумываясь признается в авторстве «Юрия Милославского», только другого, а не господина Загоскина. Знаменательно, что «воспоминание» о загоскинском сочинении возвращается в пересказах, продолжениях, новых версиях, возрастных адаптациях в последней трети XIX – начале XX века и совпадает со второй волной русского исторического романа.

С.Т. Аксаков (биограф М. Загоскина), И.С. Тургенев, А.А. Григорьев, – все те, кто писали о нем, так или иначе внесли свой вклад в создание «загоскинского мифа», окончательно оформившегося после смерти романиста в 1852 году. В этом мифе соединяются черты одновременно прагматичного успешного автора, умеющего извлечь выгоду из растущей славы, и отрешенного романтика, погруженного в свой предмет.

Встречаясь на улицах с короткими приятелями, он не узнавал никого, не отвечал на поклоны и не слыхал приветствий: он читал в это время исторические документы и жил в 1612 году [1338].

Слава скоротечна, и через несколько лет после смерти Загоскин уже записан в «бывшие», он – «литератор в отставке», не действующий. И эти воспоминания об успехе и о той небывалой роли, которую коротко, но так ослепительно сыграл автор первого исторического романа на русской культурной сцене, еще больше закрепили его персональный миф.

Благосклонности первого лица, императорской ласке, по праву принадлежало центральное звено в биографической легенде. Хроника покровительства коротка, но выразительна. Николай I сразу же публично причислил себя к числу страстных поклонников «Юрия Милославского» и свою поддержку подкрепил вещественным доказательством – он подарил Загоскину перстень. Более того, император не остался сторонним наблюдателем конфликта, а вмешался в журнальную травлю, которую учинили оппоненты. Булгарин опубликовал единственную отрицательную рецензию (в «Северной пчеле» за 1830 год, 16, 18, 21 января). За Загоскина вступился Воейков и в своем «Славянине» нещадно обругал Булгарина и всех его сотрудников. Николай I приказал Бенкендорфу объявить воюющим сторонам, чтобы они прекратили бой. Несмотря на это, Булгарин напечатал в «Северной Пчеле» отповедь Воейкову. Вследствие этого Булгарин, Греч и Воейков были 30 января 1830 года посажены на гауптвахту [1339]. Булгарин впоследствии оправдывался и много позже, 29 октября 1843 года, писал Загоскину, что автором ругательного отзыва о его романе в «Северной Пчеле» был не он, а его сотрудник А.Н. Очкин [1340].

Роман «Юрий Милославский» как ядро национальной мифологии