Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

Юбилею предшествовала длительная научная и журнальная полемика вокруг темы призвания варягов и даты празднуемого события. В итоге по докладу министра народного просвещения П.А. Ширинского-Шихматова, опиравшегося на статьи М.П. Погодина и других историков, Николай I в 1852 году официально провозгласил 862 год «началом Российского государства» [1434]. К началу 1860-х годов, в царствование Александра II, стремившегося дистанцироваться от Николаевской эпохи, юбилей оказался на периферии интересов властей. Однако сложные социально-политические коллизии, вызванные Манифестом 19 февраля 1861 года, недовольство политикой правительства в самых различных слоях общества резко изменили ситуацию: императору потребовался масштабный спектакль, призванный укрепить и по-новому легитимировать связь между монархом и подданными [1435].

Сообщениями о всеобщем одушевлении, восторженных толпах и безмерном ликовании народа при встрече государя были заполнены все газеты и официальные отчеты. Очевидно, однако, учитывая сложную обстановку в стране, эти реляции не столько свидетельствовали о реалиях празднества, сколько отвечали изначально задуманному сценарию. Сама привычка выдавать желаемую картину за действительность стала впоследствии непременным атрибутом репортажей и более поздних отчетов о всех крупных юбилеях рубежа веков.

И все же несмотря на «державный» характер новгородского празднования тысячелетия Руси, на официозность всего юбилея в целом, на то, что он, как и его предшественники и те, что за ним последовали, были инспирированы и организованы верховной властью под строжайшим контролем государственных инстанций, на то, что он, как и все официальные юбилеи России последних веков, был построен на откровенной инсценировке, на заранее расписанных церемониях, включавших в себя имитацию чувств и эмоций, в том числе – самых главных, тех, ради которых юбилеи и проводились – чувства взаимной симпатии, уважения и любви между властителем и подданными, несмотря на привычное недопущение общественности к собственно празднику, на предписанные отчеты и контролируемые репортажи, – несмотря на все это самый «круглый» российский юбилей кардинально отличался от всех прочих официальных юбилеев императорской России.

Российская общественность того времени в целом не приняла новгородских торжеств, а либеральные круги так и вовсе отнеслись к ним скептически или иронически [1436]. Однако главную свою задачу – поддержать престиж императорской власти в очень непростой момент, создать привлекательный образ правителя и положительный имидж самодержавия в целом – они, в отличие от иных юбилеев, выполнили. Юбилей 1862 года был, пожалуй, единственным, в процессе организации и проведения которого устроители сформулировали четкую идеологическую концепцию праздника и смогли последовательно и успешно воплотить ее в жизнь. Главным отличием юбилея тысячелетия Руси была его идейная наполненность.

В ходе торжеств, равно как и в символике памятника тысячелетию России, настойчиво проводилась параллель между реформаторским почином Александра II и началом русской государственности, а также между самим императором и Рюриком. Фигура русского царя выводилась в образе реформатора, который определяет развитие державы и направляет его во благо подданных. Юбилей 1862 года стал не просто праздником Древней Руси, воспоминанием об истоках славного пути российской государственности, но, прежде всего, мощным пропагандистским актом во славу Великой России, ведомой могучим и просвещенным самодержцем к новым блистательным достижениям.

Именно это продуманное идейно-политическое содержание праздника, настойчивость в воплощении идеологии в церемонии и обусловили явный успех пропагандистской кампании, проведенной под эгидой великого исторического события, что решительно отличает рассматриваемый юбилей от аналогичных ему более поздних торжеств. Празднование тысячелетия Руси остается уникальным примером удачного официального юбилея, так и не ставшего уроком для будущих устроителей государственных торжеств (и в дальнейшей истории российской юбилейной культуры так ни разу и не повторенным).