В 1870-е годы количество юбилеев несколько увеличивается. Реальные изменения в стране, реформы, требовавшие напряжения всех государственных и общественных сил, постепенно завершаются и сменяются внутриполитическими трениями, борьбой различных партий и элит. В этой ситуации использование великого прошлого для решения актуальных политических задач, подведения идеологического исторического фундамента под современные призывы снова становится желательным методом действий. Однако эта тенденция пока только намечается; реальностью она становится лишь в следующее десятилетие. Русско-турецкая война, бурная деятельность радикалов, в том числе революционеров и сторонников террора, не просто дают выход политической энергии внутри государства, но и фактически не оставляют места в российском политическом календаре для воспоминаний о прошлом.
С 1880-х и в еще большей степени с 1890-х годов произошел резкий всплеск юбилейной активности. На протяжении долгого ряда лет политическая и общественная жизнь страны проходила под знаком постоянных юбилейных празднований, именно тогда была предпринята неудавшаяся, впрочем, попытка найти с их помощью пути решения актуальных государственных проблем
[1442]. Заметные и самые известные юбилеи – столетие Бородинской битвы в 1912 году и трехсотлетие царствования династии Романовых в 1913 году – были призваны оказать непосредственное влияние на политическую ситуацию и общественные настроения, продемонстрировать единение всех слоев народа вокруг трона, непоколебимость самодержавия и возможность забвения классовых, политических и религиозных разногласий.Вместе с тем история выступала отнюдь не в виде застывшей константы, но в качестве меняющейся действительности, подчас столь же жизненной, как и существующая реальность. Взаимодействие и взаимовлияние прошлого – в различных интерпретациях, настоящего – в том виде, в каком оно воспринималось действующими лицами политического процесса, и будущего – в тех формах, какие виделись участникам юбилея желательными и необходимыми, – являлось важнейшей составляющей всего юбилейного дискурса. Стратегия государственной власти, организовывавшей большинство значимых юбилеев, заключалась в тщательном отборе, а при необходимости – в замалчивании или мемориальном «производстве» фрагментов общественной памяти. Таким образом, история в ходе юбилеев, являясь объектом активного восприятия и фильтрации, становилась моделью трактовки будущего.
Однако идея формирования и дальнейшего регулирования коллективной памяти организаторами юбилейных кампаний рубежа XIX–XX веков не была должным образом продумана и воплощена в жизнь. Основной причиной этому стала неспособность осознать необходимость внутреннего, идеологического наполнения юбилейных празднеств. Единственный внятный лозунг – к сплочению вокруг трона – не мог быть воспринят радикализирующимся обществом и даже его потенциальным реципиентам не давал ответа на главный вопрос – ради какой цели?
При попытке опереться на славные традиции государства для улучшения своего актуального положения власти выбрали самый неудачный из всех возможных поводов, сконцентрировав внимание на юбилеях военных побед, а также правящей династии. Однако победы российской армии многовековой давности не имели отношения к политической реальности начала ХХ века, деяния великих императоров прошлого – к фигуре Николая II. Ни события, ни форма их подачи (прежде всего, церковные и военные процессии) не могли увлечь сколько-нибудь значительные круги населения и заставить их воспринять правительственную пропаганду. Попытка противопоставить росту антимонархических настроений мифологизированную конструкцию десекуляризированного общественного устройства и сакральной власти не была ни идеологически обоснована, ни детально разработана, ни подкреплена чем-либо, кроме пышных церемониалов.
В эпоху, когда легитимность власти все более ставилась под сомнение, стремление правительства продемонстрировать единение всех слоев общества, верность их престолу заставляло прибегать к инсценировкам. Практически все юбилеи были идеально организованы – многолетняя подготовительная работа десятков ведомств и сотен людей не проходила даром. Но внешняя безупречность проведения юбилеев не могла компенсировать их внутреннюю пустоту. Их единственная идея – имперская – не подразумевала возможности альтернативных трактовок исторического прошлого или возможного будущего. Власти не были способны проявить гибкость в вопросе о роли самодержавия, явно изживавшего себя в новых социально-политических условиях начала XX столетия – радикально изменившихся по сравнению с временами двух-, трехвековой давности, к которым постоянно отсылали юбилеи как к образцу для подражания.