На 1862 год выпал и другой крупный юбилей еще одного великого события российской истории – 50-летие Отечественной войны. Однако правительство не просто отдало предпочтение юбилею более древнему, но и фактически саботировало военный юбилей (что само по себе является весьма редким случаем). После окончания Крымской войны интерес к войне 1812 года существенно возрос, будучи обусловлен стремлением компенсировать горечь поражения совсем иными, положительными воспоминаниями
[1437]. Потребность в этом испытывало как общество, так и правительство [1438]. Со стороны правительства именно стремлением протянуть нить к славному прошлому объясняются и назначение на годовщину Бородинской битвы коронации Александра II в 1856 году, и приуроченное к этой же дате открытие памятника тысячелетию России в Новгороде в 1862 году. В коллективном сознании память об итогах Крымской войны останется жить долгие годы; как раз к 1862 году национальные чувства вспыхнули с новой силой в связи с 50-летним юбилеем победы над Наполеоном [1439].Кроме того, слишком очевидными были параллели между реалиями российской действительности первой четверти и последней трети XIX века. И Отечественная, и Крымская войны обострили целый ряд военных, социальных и политических проблем в стране, поставили новые общественные вопросы, в частности, касающиеся взаимоотношений народа и власти. В 1860-е годы возникают и попытки получить на них принципиально новые ответы. Причины победы над Наполеоном, роль народа в войне, идея объединения всех сословий вокруг трона для борьбы с внешним врагом, соотношение чисто военного и патриотически-героического факторов как слагаемых успеха – уже сам факт обсуждения подобных тем был ранее немыслим и крайне болезненно воспринимался официальными инстанциями. Весьма актуальный в эпоху падения крепостного права вопрос о роли народа в исторических событиях вовсе не мог воодушевить правящие круги, и правительство эту бородинскую годовщину, по сути, игнорировало.
В свою очередь, либеральные и радикальные круги использовали юбилей в своих целях. Новые трактовки прошлого превращали оппозиционеров от истории в критиков современной политики. Выдвижение на первый план роли народа в великой победе, так же как и версия о том, что события 1812 года следует рассматривать как исключительно военную победу силами армии (без привлечения сословно-самодержавной риторики), противоречили взгляду верховной власти на прежние времена.
Оппозиционная правительству печать была полна материалами о 50-летии Отечественной войны и Бородинской битвы; юбилей тысячелетия Руси в Великом Новгороде старательно игнорировался. Точно так же и правительственные круги фактически замалчивали юбилей 1812-го года, а официальные лица не посещали соответствующие мероприятия. В целом 50-летие Отечественной войны 1812 года принесло правительству столько неприятных осложнений, что на протяжении последующих тридцати с лишним лет власть не допускала и мысли о каких-либо юбилейных торжествах. С 1862 по 1897 год газеты ничего не писали ни о каких юбилейных мероприятиях. Приказ цензуры был, по-видимому, настолько строг, что они не вспоминали о юбилее даже тогда, когда текст помещаемых ими корреспонденций прямо упирался во что-либо, связанное с 1812 годом
[1440].На 1860-е годы выпало еще несколько, более мелких, юбилеев, отмечавшихся на локальном уровне. В 1866 году праздновалось 100-летие со дня рождения великого историка Н.М. Карамзина. По этому поводу Симбирской губернской библиотеке, носившей имя Карамзина, своего земляка, было разрешено провести всероссийскую подписку в свою пользу. Это разрешение стало первым примером широкого жеста правительства – когда по случаю юбилея власти милостиво разрешали частным лицам или инстанциям проявить инициативу за собственный счет. В дальнейшем объявления дозволения провести подписку, основать стипендию, построить церковь, больницу и т. д. стали неотъемлемой принадлежностью любого крупного юбилея.
Еще меньший резонанс в обществе вызвало празднование в 1869 году 50-летия освобождения крестьян в Прибалтике
[1441]. В пореформенной России, в которой полным ходом шли соответствующие преобразования, былые события в остзейских губерниях не вызывали такого интереса, какой мог бы возникнуть еще за десять лет до того. И в целом в стране, где осуществлялись реальные перемены, так же, как и в другие подобные периоды – например, в первой трети XIX века, – ни у правительства, ни у «шестидесятников» не было потребности в инициировании и проведении серьезных юбилейных празднований. Поэтому лишь с самого конца 1860-х годов вновь возрождается практика юбилеев, причем по преимуществу юбилеев военных – самого распространенного и неизбежного вида юбилейных торжеств в империи, гордящейся и лелеющей свое прошлое (прежде всего, военное), опору власти и государству в которой составляет служащее в армии дворянство.