Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения

То, что революция 1905 – 1907 гг. – еще одно звено в серии буржуазных переворотов, в равной мере признавали все течения социал-демократической мысли – от ревизионистов до революционных марксистов. На этом общность взглядов заканчивалась, и различные направления пользовались уже принципиально отличными критериями оценки.

Исходный пункт ревизионистской концепции – сопоставление политических, правовых институтов западноевропейских государств, с одной стороны, и России – с другой. Ход рассуждений при этом довольно прост: поскольку русский пролетариат еще не прошел стадию развития и политического воспитания в обстановке буржуазно-демократических свобод, поскольку он лишен соответствующих этой обстановке форм самоорганизации, постольку он стоит ступенью ниже своих западноевропейских собратьев по классу и должен еще догнать их. Его действия в революции – не более чем первый шаг к освобождению от векового рабства. «Если „господа“ держали его как раба, как несовершеннолетнего в нравственном отношении, то и поведение его будет поведением „раба, разрывающего цепи“»[134]. Естественно, что пролетарий-паупер не может служить образцом революционного действия для рабочего, имеющего за плечами огромный опыт организованной борьбы в условиях развитого капитализма. Русская революция – вчерашний день для европейского рабочего движения.

В этой схеме реальные факты служили простой иллюстрацией наперед заданной идеи о неизбежности абсолютного повторения хода истории. В жертву абстракции (притом абстракции с определенной политической окраской) приносился историзм. Революции 1905 – 1907 гг. ревизионисты противопоставляли не буржуазные перевороты 1649, 1789 или 1848 гг., т.е. исторически сходные этапы завоевания конституционных свобод, а эпоху законодательно оформленного господства капитала. Юридически закрепленные результаты предшествующей революционной борьбы, притом борьбы, общий баланс которой был не в пользу рабочего класса, они делали мерилом для оценки нового этапа борьбы, начавшейся при более зрелой и во многих отношениях более благоприятной для пролетариата расстановке социальных сил.

Этот оппортунистический догматизм подвергся беспощадно острой критике революционных марксистов, и прежде всего Р. Люксембург. Высмеивая людей, «которые определяют степень зрелости общественных условий той или иной страны по текстам ее писаных законов»[135], она заметила, что «этому представлению (об отсталости русских рабочих. – Г.А.) противоречит уже самый факт революции и выдающаяся роль, которую играет в ней пролетариат. С пауперами не творятся революции подобной политической зрелости и ясности мысли»[136]. Главное – ни в одной предшествующей революции не выступала в столь отчетливой форме классовая эмансипация пролетариата[137]. А эта эмансипация, в свою очередь, явилась результатом объективного развития: Россия реализовала социально-экономические последствия всемирного буржуазного переворота. В отличие от Запада, где противоречия наемного труда и капитала раскрывались по мере того как пролетариат, принимавший активное участие в антифеодальной борьбе, разочаровывался в демократических лозунгах буржуазии, в России классовое размежевание, соответствующее зрелому буржуазному обществу, предшествовало моменту решающего столкновения с абсолютизмом.