Историческая неизбежность? Ключевые события русской революции

Полномасштабная борьба против религиозных организаций, проводившаяся с февраля по июнь 1922 г., таким образом, не являлась кульминацией хорошо спланированной политики. Конечно, конфронтация с церковью была в известной степени предопределена, так как большевики были радикальными атеистами и отношение обеих сторон к статусу церковных зданий и имущества слишком различалось: для одних это были материальные объекты, которым стоило найти лучшее практическое применение, для других они олицетворяли собой Царство Божие{323}. Тем не менее именно в этот момент противостояние церкви не было необходимостью. Что произошло бы, если бы удалось достичь компромисса с кем-то из высших иерархов церкви, пользовавшимся доверием как традиционалистов, так и реформистов, – например, с митрополитом Вениамином?

Для любого компромисса такого рода имелись серьезнейшие препятствия – в первую очередь со стороны церкви. Патриарх Тихон был настроен против изъятия чаш для причастия (потиров), что оставляло мало пространства для маневров любому высокопоставленному представителю духовенства, если тот хотел остаться в системе патриархата: действовать без «благословения» владыки считались совершенно неприемлемым{324}. Со своей стороны, многие верующие – даже те, кто симпатизировал большевизму, – считали, что трогать церковную собственность нельзя. Пока советская пресса рассказывала о письмах от «христиан» с требованиями как можно скорее сдать богослужебную утварь, стенограммы встреч с общественностью рисовали совершенно иную картину. На совещании Петроградского совета 20 марта один из ораторов горячо протестовал против изъятий. «Прямо перед Севастопольской кампанией Николай Первый вынудил Киевскую Лавру передать такого имущества больше чем на двадцать миллионов», – говорил он. Однако, если вспомнить последствия Крымской войны, «ни к чему хорошему это не привело». Заканчивалось выступление такими словами: «Я – сын бывшего крепостного, я не иду против советской власти, я ей желаю добра, но я прошу: не идите против Бога…»{325}

На многих простых людей сильно подействовали слова о том, что церковная собственность – это их собственность и они могут делать с ней что хотят, потому что сами ее создали. Такая позиция подводила базу под аргументы рабочей паствы, недовольной закрытием церквей и конфискацией их имущества. Прихожане церкви Святого Питирима, что на Киевской улице в Петрограде, сочли себя вправе заявить летом 1922 г.: «Наша церковь маленькая и построена не силами буржуев и не на их деньги, а одними только нашими мозолистыми руками, и мы собирали церковную утварь, где и как могли»{326}. В то же время люди сочувствовали голодающим и не вполне понимали, с чем из церковной собственности можно безболезненно расстаться. Колебания рядового представителя духовенства нашли свое отражение в отчетах о петроградском процессе священнослужителей. Сначала изъятие церковных ценностей казалось ему неприемлемым, потом он стал считать, что с этим можно смириться. Эти колебания выглядят вполне естественными, если вспомнить, как воздействовали на верующих сторонники конфискаций внутри самой церкви{327}. В конце концов в 1918 г. Поместный собор православной церкви заключил, что «священные сосуды могут быть без украшений и ризы из простой материи, поскольку православная церковь дорожит ими не из-за их материальной ценности»{328}. Тот факт, что волнения произошли лишь в 13 из сотен церквей, все еще работавших в Петрограде в марте и апреле 1922 г.{329}, свидетельствует о том, что «генеральной линии» не было. Преобладало желание не дать вовлечь себя в конфликт; как сказал Вениамин после своего избрания митрополитом в 1918 г.: «Я стою за свободу Церкви. Она должна быть чужда политики, ибо в прошлом она много от нее пострадала»{330}.

Реакция аудитории на слова члена Петроградского совета о том, что не надо «идти против Бога» (крики «Довольно!» и общий шум), свидетельствует о том, что компромисс с духовенством был бы чрезвычайно непопулярен среди рядовых коммунистов. Однако и колебания по поводу того, закрывать домовые церкви или нет, показывают, что далеко не все разделяли горячие антирелигиозные чувства (в отличие от антиклерикальных). И многие официальные лица смирились бы с привлечением верующих к конфискациям, если бы сверху был получен соответствующий приказ.