Первыми полыхнули старообрядцы. Им было известно, что до вступления на престол Императрицы Екатерины II, Император Петр III давал им льготы. Потом дошел до них слух, что Император от желудочных колик в Ропше скончался. Зашептали по скитам и поселкам, что не своею смертью умер Петр, но был задушен по повелению Государыни. На Российском Престоле сидела женщина — не укладывалось это с их понятиями о престоле… И вдруг пошел слух, что Император Петр жив и явился на Яике, чтобы помочь черному, простому народу.
Подлинного Государя никто никогда не видел. Появившийся теперь, отвечал представлению об Императоре. Чернобородый, могучий, властный, он шел вверх по Волге, уничтожая всех, кто не признавал его Императором. Он подвергал истязаниям помещиков и их семьи. Он отпускал на волю крестьян, дарил им земли.
— Руби столбы, — повелевал он — заборы сами повалятся.
Валились заборы. Все припадало к его ногам. Он величаво входил в церкви, проходил через царские врата, садился на церковном престоле в алтаре и творил суд и расправу.
— Настоящий царь! — восторженно говорили про него крестьяне.
Татары, калмыки и киргизы чмокали губами и падали на колени.
Знал черную народную душу Пугачев, умел поразить ее. Знал Пугачев, как крестьяне завидуют казакам и их вольному житью.
— Все будете у меня казаками, — величественно заявлял Пугачев, и этим привлекал к себе сердца крестьян.
В Татищевой крепости Пугачев приказал остричь волосы по-казачьи помилованным им пленным и приказал им именоваться «государевыми казаками». В пригороде Осы сдавшемуся ему воеводе сказал:
— Будь ты отныне казак, а не воевода.
Заняв Пензу, Пугачев сказал купцам:
— Ну, господа купцы, теперь вы и все городские жители называйтесь моими казаками. Я ни подушных денег, ни рекрут с вас брать не буду.
Пленных офицеров, которые признавали его за Императора, жаловал в атаманы и есаулы.
Сам от живой жены женился на казачьей дочери Устинье Кузнецовой и обставил ее и себя «двором» из яицких казаков. В церквах, за обедней, поминали Государя Петра Федоровича и супругу его, Государыню Екатерину Алексеевну, приближенные носили имена вельмож, окружавших в ту пору Екатерину II.
Пожарным пламенем, сильнее, чем при Степане Разине, сами заполыхали села и деревни по Волге. Все накипевшее годами недовольство дворянами и помещиками за их притеснения крестьян вылилось в безпощадном бунте против всех дворян. Верили, что настала долгожданная воля, что идет на Москву и Петербург подлинный Император Петр III Федорович, идет «мужицкий царь», чтобы дать на землю правду, чтобы постоять за обиженный черный народ, переделить по-справедливому землю…
Учитывая все это, Пугачев писал в своих грамотках:
— «Кои дворяне в своих поместьях и вотчинах — оных противников нашей власти, возмутителей Империи и разорителей крестьян, ловить, казнить и вешать… По истреблении которых противников и злодеев дворян всякий может восчувствовать тишину и спокойную жизнь»…
Вся Волга поднялась на этот призыв. Пугачев осадил и взял Оренбург, занял Казань. Ему не нужно было самому действовать. Именем Государевым ловили, казнили и вешали дворян; перед именем Государевым сдавались города, от имени государева пылали помещичьи усадьбы — ужас шел впереди Пугачева и ему сопутствовал.
Пугачевский бунт разрастался в подлинное государственное бедствие.
Во время войны Императрице Екатерине II пришлось собирать, где только можно, войска, назначать во главе их лучших своих генералов, и повести правильную войну с крестьянскими и казачьими полками Пугачева.
Глава XIII
О событиях на Яике, на Дону стало сейчас же известно. Пугачев посылал на Дон грамоты; ездили от него по станицам «тайные подговорщики». Бывали у Пугачева и перебежчики с Дона, ездившие посмотреть казачьего и крестьянского «амперадора Петра Федоровича».
Собравшийся в октябре 1772-го года войсковой Круг постановил набрать по станицам 1000 лучших казаков, составить из них полк с тем, чтобы тот полк был готов по первому требованию выступить и дать отпор самозванцу. Станичным атаманам было приказано зорко следить за всеми приходящими и приезжающими в станицы, «особливо на бродяг и носящих на себе образ нищего».