При приближении Пугачева к Царицыну крестьяне окрестных деревень взбунтовались, и царицынский комендант просил помощи Войска Донского. По приказанию наказного Донского атамана Сулина, все служилые казаки, состоявшие на льготе до отставки и жившие от Маноцкой до Терновской станиц и казаки Донецких станиц, были вновь призваны на службу. Они составили два полка: Макара Грекова и Акима Карпова. Из возвратившихся с Кубани на льготу полков Павла Кирсанова, Матвея Платова и Акима Уварова было отобрано тысяча доброконных казаков и из них составлено два полка Кирсанова и Платова.
Эти полки были спешно посланы к Царицыну. Туда же был направлен полковник Кутейников с полками Василия Манькова, Карпа и Михаила Денисовых.
На реке Мечетной отряд Кутейникова настиг главные силы Пугачева. Кутейников, Маньков и Денисовы три раза атаковали мятежников, и всякий раз прогоняли их до самых пушек, но захватить пушек не смогли. В третью атаку Кутейников столкнулся с яицким казаком. Он зарубил его, но казак успел нанести Кутейникову две тяжелые раны — в грудь и левый бок. Кутейников упал с коня и был схвачен бутовщиками. С него сорвали амуницию и платье, связали ему назад руки, таскали за волосы, били, надели на него ременный аркан, которым едва не удавили его и привязали его к арбяному колесу. Так оставался он привязанным до вечера. Под вечер его понесли к «Императору».
Пугачев сидел в шатре, окруженный своими товарищами. Перед ним был стол, на столе штоф водки.
— Чей ты?.. — строго спросил Кутейникова Пугачев.
— Кутейников… полковник.
— Так, ты, брат, мне и роднею причелся, — с насмешкой сказал Пугачев. — Ты Пугачева дом разорял?!
— Не разорял, а исполнял волю командирскую.
Пугачев приказал привести в палатку свою жену и спросил Кутейникова:
— Узнаешь Пугачиху?
— Не знаю.
— Вот она — Пугачиха.
— Я ее никогда не видывал.
Пугачев засмеялся.
— Уведите Пугачиху, — сказал он. — Признаешь меня Императором Петром Федоровичем? Пойдешь с нами, как все донские казаки идут?
— Которые идут, а которые и не идут. У нас не Император, а государыня Екатерина Алексеевна.
— Вот как!.. Да я тебя, брат, повешу!
Кутейников промолчал.
— Или расстрелять его, что ли? — со зверской усмешкой сказал Пугачев. — Ты как о себе думаешь?
Кутейников молчал.
— Четвертовать!.. Нет. Допреж — отрезать ему пятки и вытянуть из ног жилы. Ты что же молчишь-то? Али языка от страха лишился? Что я не могу, что ли, того сделать?
Кутейников ничего не отвечал Пугачеву. Тот приказал казанскому татарину пристрелить Кутейникова.
Кутейникова вывели из обоза, перевели чрез буерак и посадили в поле. Татарин стал стрелять в него. Три раза ружье давало осечку. Кутейников молча ожидал смерти. Четвертый раз татарин стрелял в упор, в левый раненый бок Кутейникова. Кутейников свалился в овраг и два часа пролежал без сознания. Когда очнулся — ночь. Тишина и безлюдье. Пугачев ушел к Царицыну. Полуживой донской полковник был найден двумя казаками, уходившими от Пугачева, и доставлен ими в Качалинскую станицу.
Царицын отстоялся от Пугачевских толп. Пугачев, потерпев неудачу под Царицыным, пошел к Черному Яру. Здесь он окопался. В его стане было неблагополучно. Наблюдавшие за ним донские казаки говорили между собою:
— Конечно, он не государь.
— Разве такие государи бывают?
Когда Пугачев показывался на валу, казаки из осаждавших его полков кричали ему:
— Здорово, Емельян Иванович!
Пугачев отворачивался и скрывался в палатке.
— И всего боится, — говорили казаки. — Нет!.. Не государь он.
Каждую ночь сотни людей уходили из стана Пугачева.
С севера наступала армия генерала Михельсона. С нею шли донские полки.
Пугачев кинулся искать спасения в Яицкое войско. Там казаки схватили его и выдали генералу Михельсону.
Скованного по рукам и по ногам Пугачева в большой клетке повезли в Москву. Нечесаный, с косматыми отросшими волосами, с бородою в лохмах, в разодранной рубахе, в нагольном тулупе, как дикий зверь сидел Пугачев в клетке. Таким увидел его граф Панин, когда Пугачева привезли на тот двор, где Панин стоял со своим штабом.
— Кто ты таков? — спросил Пугачева Панин.
— Сам, чаю, лучше моего знаешь — Емельян Иванович Пугачев, — ответил, мрачно насупившись, Пугачев.
— Как же ты смел, вор, назваться Государем?
Пугачев как бы про себя пробормотал:
— Я не ворон. Я вороненок, а ворон еще летает. Гляди, еще и тебе глаза выклюет!
В Москве Пугачев во всем покаялся. Когда вывели его 10 января 1775 г. на Лобное место в Кремле, окруженное несметными толпами народа, Пугачев перекрестился, сделал несколько земных поклонов, поклонился в землю народу и говорил прерывающимся громким голосом:
— Прости, народ православный!.. Отпусти мне, в чем я согрубил перед тобою!.. Прости, народ православный!.. Прости!!
Потом сам кинулся на плаху. Палач сразу отрубил ему голову.
Глава XIV