В.А. Бессонов считает, что «полученные Кутузовым новые сведения свидетельствовали о предпринятом неприятелем перемещении небольшого числа войск. Это движение не могло угрожать главным силам Русской армии. Поэтому серьёзных препятствий для нанесения удара по отряду Мюрата у главнокомандующего не было, и подготовка к атаке была продолжена. Тогда, вероятно, и было отправлено приказание. В нём было предложено ударить в тыл неприятеля. Вместе с тем, учитывая представленные Сеславиным сведения, решение о нападении на Вороново было оставлено за Дороховым». Дорохов донёс в тот день: «решился действовать с бывшею у меня кавалериею и конной артиллерией в тыл неприятеля, и для того отослав пехоту и пешую артиллерию в д. Тайдишево, я сам прибыл к с. Никольскому, при котором хотел, переправясь через Нару, идти прямо на Чернишню». Однако вскоре генерал получил контрприказ Кутузова (который отложил атаку на Мюрата на следующий день) возвратиться на Боровскую дорогу «для перехвачения отряда неприятельского, о котором перед самим моим выступлением получил изве-
стие от кап. Сеславина». Но, поскольку Дорохов уже удалился от Боровской дороги, то он «приказал Сеславину собрать все мои посты в Верее и с. Смоленском и, присоединясь к полку войск старш. Комиссарова, находящегося в Боровске, сделать нападение на неприятеля или по крайней мере замедлить его марш». Одновременно «по ордеру г.-м. Дорохова» командир бригады казачьих полков Ягодина и Кутейникова выслал сильную партию к Фоминскому, которая не нашла там неприятеля, но «узнала от жителей, что неприятель там был и имел некоторую перестрелку с нашей партиею, после которой возвратился назад». Похоже, что донцы нерадиво отнеслись к порученной им задаче...
6/18 октября французы узнали от захваченного в плен крестьянина, что в 10 верстах слева от них находятся 4 полка пехоты и 2 полка кавалерии. Прейзинг вспоминал: «Я получил приказ разузнать о них с 2 кавалерийскими полками, 300 пехотинцами и 1 орудием». Но незадолго до его выступления через Котово в Иклинское, в 7 часов утра, форпосты конных егерей были атакованы и оттеснены до пехоты, которая находилась у входа в деревню. «Из-за этого возникла всеобщая тревога, и все поспешили на предназначенную им позицию, левый фланг которой я должен был защищать с
3-м и 6-м полками. Против нас уже выступило несколько кавалерийских подразделений противника, так что я был вынужден загнуть фланг». По словам Флотова, на левый фланг баварцев направились 400— 500 русских кавалеристов, против которых двинулся один эскадрон 6-го полка, а остальная часть этого полка и эскадрон
3-го встречали русских по фронту. «Едва это было исполнено, — продолжает Прейзинг, — как неприятель, состоявший из драгун, улан и казаков, силой, по меньшей мере, в 1500 человек, с криком «Ура!» и ужасными воплями обрушился на нас одновременно с трёх сторон. Так как оба моих полка... насчитывали едва более 400 лошадей, которых из-за их полнейшего истощения больше нельзя было заставить скакать рысью, я вынужден был встречать противника стоя. С достойным восхищения хладнокровием, с карабинами у щеки, мои люди позволили противнику приблизиться на 15 шагов, не сделав, как и было приказано, ни единого выстрела. Такое самообладание и одновременный огонь гранатами и картечью только что подъехавших орудий вынудили противника отказаться от атаки и отступить в расположенный поблизости лес, после чего он оставил на месте нескольких убитых солдат и лошадей, но раненых забрал с собой. Между тем 9-й конно-егерский полк был совершенно разбит с большими потерями; поскольку из-за этого возникла угроза моему тылу, я вынужден был приказать 6-му полку на виду у противника сделать очень опасное движение, повернув вторую шеренгу направо, из-за чего моё положение стало ещё более критическим». На бивуак баварцы и французы вернулись лишь с наступлением ночи; «заводные лошади и обоз были отосланы в Фоминское, где из вагенбурга было образовано каре».