Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

— Слушаю, Ваше Величество. — покорно отвечал Аплечеев и, продолжая стоять на коленях, решился для своего спасения на смелую выходку, прибавив, глядя на табакерку, которую то закрывал, то открывал перед его глазами рассерженный Государь:

— Какая прелестная новая табакерка у Вашего Величества!

— Правда? Вчера у француза купил, посмотри хорошенько — прелесть!

Аплечеев принял табакерку из рук Государя, полюбовался ею, попробовал положить ее в карман своего камзола и, возвращая ее Государю, сказал:

— Чудесная, и как хорошо приходится в карман!

— Ну так возьми ее себе. Пошел! — заключил Павел, грозя пальцем Аплечееву. — Да смотри ты у меня!

Замечательно, что Киндяков, по получении записки Аплечеева не медля ни минуты уехавший инкогнито из Петербурга в свое имение под Симбирском и уже более не возвращавшийся из него, прожив в этой деревне (Киндяковке) до глубокой старости, лет десять тому назад увидел табакерку, предмет настоящего рассказа, в руках также симбирского помещика Л. Б. Тургенева и взял ее, чтобы полюбоваться.

— Знаете ли, какая это табакерка? — спросил Тургенев почтенного старика.

— Нет!

— Она пожалована Императором Павлом за ваше спасение. — И Тургенев рассказал Киндякову переданную здесь историю. (1)

* * *

Однажды Император Павел потребовал к себе генерал-провиантмейстера Обольянинова[8]. Войдя в залу перед государевым кабинетом, Обольянинов увидел поставленные на длинном столе горшки со щами и кашей, баклаги с квасом и ковриги ржаного хлеба. Он не понимал, что это значит. Великий Князь Александр Павлович, выходя от Государя, пожал руку Обольянинову и сказал: «Дурные люди всегда клевещут на честных!» Это привело Обольянинова еще в большее изумление. Он вошел к Государю, который был очень весел и встретил его словами:

— Благодарю вас, Петр Хрисанфович, благодарю: вы хорошо довольствуете солдат, а мне донесли, будто их кормят хлебом из тухлой муки, щами — из гнилой капусты и дурною кашей. Все ложь, я приказал принести ко мне из всех полков солдатскую пищу, сам пробовал и нахожу ее превосходною, благодарю вас.

Обольянинов просил поручить доверенному лицу освидетельствовать все припасы в магазинах. Но Государь сказал:

— Верю, верю вам, Петр Хрисанфович, и опять благодарю. (1)

* * *

Когда Обольянинов был уже генерал-прокурором. Павел в одно утро неожиданно посылает за ним. Войдя в кабинет, Обольянинов увидел, что Государь широкими шагами ходит по комнате и в страшном гневе.

— Возьмите от меня вора! — сказал Павел.

Обольянинов стоял в недоумении.

— Я вам говорю, сударь, возьмите от меня вора!

— Смею спросить. Ваше Величество, кого?

— Барона Васильева[9], сударь, он украл четыре миллиона рублей.

Обольянинов начал было оправдывать этого, славившегося честностью, государственного казначея.

— Знаю, — закричал Павел, — что вы приятель ему, но мне не надобно вора, дайте мне другого государственного казначея!

— Ваше Величество, — отвечал Обольянинов, — извольте назначить сами, я не имею ни на кого указать, или, по крайней мере, дозвольте мне подумать несколько дней.

— Нечего думать, назначьте сейчас и приготовьте указ мой Сенату.

— Ваше Величество, — сказал Обольянинов. — указом нельзя сделать государственного казначея.

Павел вышел из себя и подбежал к генерал-прокурору.

— Как ты осмелился сказать, что мой указ не сделает государственного казначея?

С этими словами Император схватил Обольянинова за грудь и потом так его толкнул, что тот отлетел к стене. Обольянинов считал себя погибшим: губы его шептали молитву и он думал, что на земле это его последняя молитва. Но Павел опомнился и начал успокаиваться.

— Почему же вы, сударь, защищаете барона Васильева?

— Потому, — с твердостью отвечал Обольянинов. — что я его знаю и уверен, что он не способен на подлое дело.

— Но вот отчет его: смотрите, тут недостает четырех миллионов!

Обольянинов читает и действительно видит этот недостаток. Полный удивления, он говорит:

— Ваше Величество изволили справедливо заметить, но, — прибавил он, — никогда не должно осуждать обвиняемого, не спросив прежде у него объяснений, позвольте мне сейчас съездить к нему и узнать, что он скажет.

— Поезжайте. — сказал Император. — и от него тотчас опять ко мне, я жду с нетерпением его ответа.

Обольянинов отправился. Вышло, что в отчете государственного казначея были пропущены те четыре миллиона на какие-то чрезвычайные расходы, которые Павел сам приказал не вносить в общий отчет и подать о них особую записку.

— Доложите Государю, — говорил барон Васильев. — что я представил эту особую записку еще прежде, и Его Величество, сказав, что прочтет после, изволил при мне положить ее в такой-то шкаф, на такую-то полку в своем кабинете.

Обрадованный генерал-прокурор прискакал к Государю и доложил обо всем. Павел, ударив одною рукой себя по лбу, другой, указывая на шкаф, сказал:

— Ищите тут!

Записка найдена, и все объяснилось к чести государственного казначея. Павлу было совестно и весело.